Славное мope. «Альбатрос» идет на север

Н. Волков

К отплытию было все готово. Ждали только начальника Байкальской лимнологической станции Григория Ивановича Галазия, возглавлявшего экспедицию. Он под утро возвратился из Иркутска с заседания Президиума Восточно-Сибирского филиала Академии Наук СССР и теперь, отдавая последние распоряжения, несколько задерживался. Команда белоснежного катера «Альбатрос» от нечего делать, а скорее по привычке, еще и еще раз проверяла крепление шлюпки, ящиков и бочек, стоявших на корме, укладку канатов и маячных баллонов. Понять такую озабоченность было не трудно: катеру предстояло пройти вокруг всего Байкала, и пройти поздним осенним рей сом. Правда, и я и мои спутники по экспедиции — поэт Иннокентий Луговской, журналист Василий Минеев и корреспондент фотохроники ТАСС Михаил Минеев — только понаслышке знали, что это должно было означать. Поэтому мы предпочитали пока не думать об обещанных страхах и любовались окружающими нас красотами. Доброму расположению духа способствовали и ослепительное солнце, старательно палившее с безоблачного неба, и постоянно теплившаяся мысль о том, что предстоящий рейс позволит нам повидать «славное море» BO всем его великолепии, познакомиться с его тружениками, достопримечательностями и тайнами, над разгадкой которых бьется столько ученых.

Вместе с капитаном Василием Ивановичем Слугиным мы стояли у рулевой рубки и смотрели на утреннее мглистое море (сибиряки иначе не называют Байкал). Оно было настолько спокойно, что, казалось, все вокруг: и суда, стоявшие у причалов, и вечнозеленые горы с ожерельем ледниковых вершин, и небо, и само солнце решительно все с удивлением смотрится в его огромное водное зеркало.

— Вот ведь красив Байкал, ничего не скажешь, да только характером крутоват, — заметил аспирант Борис Филиппович

— Это-то верно, — согласился капитан. — Слабых он не любит.

— Что вы имеете в виду? — поинтересовались мы и невольно стали рассматривать капитана.

Рядом с нами стоял высокий худощавый старик с обветренным морщинистым лицом. Из-под выгоревших желто-бурых бровей его внимательно смотрели серые и тоже изрядно выцветшие глаза.

— А все сразу, — ответил он после некоторого раздумья. — В такой вот штиль Байкалу ничего не стоит, например, совсем неожиданно взреветь и вспениться. Тогда уж держись. Не толь ко катера пароходы спешат укрыться в ближайших бухтах. — Да зачем далеко ходить, — включился в разговор механик Георгий Николаевич Бояринцев, — вот взгляните за борт.

Мы невольно наклонились и под толщей воды, будто под стеклом, увидели каменистое дно.

— Чиста? — Как лукаво спросил он и сам же ответил: — Как слеза!В такой воде нередко на сорок метров в глубину видно. А попробуйте-ка в ней искупаться — обожжетесь. Даже в самые жаркие летние месяцы она остается студеной, как лед.
— На что уж наша сибирская зима крепка, а и та с трудом одолевает Байкал, — снова заговорил капитан. — Землю давно закроет снегом, соседние озера давно утихомирятся, а Байкал все еще гудит и бушует.

— Когда же он стает?

— В разное время, — ответил Слугин и повернулся на голоса, доносившиеся с пирса. — В прошлом году, например, мы пришли из последнего рейса восемнадцатого января. Правда, катер наш был похож на айсберг. Громко простучав по металлической палубе подковками сапог, к нам подошел боцман Пестерев.

— Василий Иванович, на спальные мешки нужна расписка или нет? На всякий случай зайди к завхозу. Смуглолицый крепыш круто повернулся и торопливо зашагал по дощатым мосткам на берег.

— Вот беспокойная душа, — улыбнулся Лут.

— Чувствуется флотская выучка, — согласился механик.

— Не только это, — возразил капитан. — Ведь он уже успел во флоте отслужить и на китобойной фотилии «Алеут» поработать. — Сибиряк? — поинтересовался Луговской.

— Конечно, — не без гордости ответил капитан. — У нас ведь почти все моряки и рыбаки потомственные. От Байкала, знаете ли, трудно оторваться. Я вот, к примеру, у отца мореходному делу обучился. Сыны и дочери мои тоже морем живут.

С берега кто-то окликнул капитана, и он с готовностью пошел на зов. Лут, что-то вспомнив, сошел в кубрик, а механик вскоре спустился в машинное отделение. Предоставленные сами себе, мы начали внимательно рассматривать берег. Право же, при рода не поскупилась при оформлении этого озера и окружающих его гор. Необычайные были, истории и легенды во сто крат усилили его настоящую красоту и силу воздействия на человека.

За причалом, куда мы теперь смотрели, толпились дома Листвянки. Той самой Листвянки, которую А. П. Чехов в свое время нашел очень похожей на Ялту. Большая часть строений теснилась на узкой береговой террасе, меньшая лепилась на крутых склонах лесистых гор. С северной стороны поселок был защищен высокими скалами, почти отвесно падавшими в воду. У подошвы их темнели цехи судоверфи им. Емельяна Ярославского. На ее стапелях высился огромный металлический остов какого-то судна, а на воде, будто стайка чаек, плавали только что изготовленные пассажирские катера.

Прямо против причала, за оградкой из штакетника, высились постройки Байкальской лимнологической станции. В первом ряду их размещались многочисленные, хорошо оснащенные лаборатории, контора и музей байкальской флоры и фауны с библиотекой, насчитывающей около двадцати тысяч книг. Второй ряд зданий, вплотную прижатый к круто падающему склону горы, составляли подсобные службы станции И жилые дома ее работников. Надо сказать, адрес этого своеобразного научного учреждения хорошо знают не только в нашей стране, но и далеко за ее пределами. Об этом убедительно говорят многочисленные записи в книге посетителей музея, сделанные на русском, китайском, английском, немецком, болгарском, чешском и многих других языках мира.

Южная часть селения ограничивалась глубоким воронкообразным ущельем. Там с глухим рокотом рождается легендарная Ангара. Решительно разорвав гряду гор, она вырывается из Байкала мощным потоком шириною около километра. Вода здесь мчится с такой скоростью, что далеко не всякое судно может подняться против течения. В самой быстрине истока темнеет Шаманский камень, одно упоминание о котором когда то приводило в трепет бурят. По верованию шаманов, здесь старину жили всемогущие духи онгоны. К ним за помощью обращались буряты, жившие за сотни верст. Перебравшись в лодках на камень, поднявшийся над водой всего лишь на два метра, они приносили на нем многочисленные жертвы и будто бы входили в непосредственные сношения с духами. Нередко к этому таинственному месту привозили преступников. Необычность обстановки, угрожающий рокот волн, жадно лизавших ноги и одежды, полное убеждение в присутствии невидимых духов разом действовали на присягающего, и он чаще всего не мог скрыть своего преступления и спешил сознаться во грехах, вольных и невольных. Бывали случаи, когда раскаявшегося привозили на берег в бессознательном состоянии. Все это давно уже ушло в область предания. Но стоустая молва живет и невольно приковывает внимание путников к этому легендарному камню.

Чуть дальше, за истоком великой реки, виднелись постройки порта Байкал, о котором мы были так наслышаны. Когда-то там кончалась Восточно-Сибирская магистраль и начиналась удивительная по техническому оснащению паромная переправа. Поезда перевозились «за море» на специальном ледокольном пароходе «Байкал». Старожилы здешних мест хорошо помнят историю создания и жизни этого необыкновенного корабля. Изготовлен он был по частям (без деревянной оснастки) в Англии. Собран же и окончательно отделан русскими мастеровыми людьми в Листвянке. В январе 1901 года байкальцы с удивлением наблюдали такую картину: стальная громада впервые отошла от берега, легко вспорола метровый лед и ушла в южном направлении. А через несколько часов ледокол «Байкал» мирно дымил уже в бухте Мишиха, расположенной в сорока километрах от Листвянки.

И по внешнему виду, и по техническому оснащению этот пароход резко отличался от всех остальных судов. Над плову чей частью его было возведено нечто вроде двухэтажного цилиндра, стиснутого с боков. Поэтому нос и корма корабля казались издали как бы обрубленными. В верхних этажах его вместо традиционных морских иллюминаторов на мир глядели почти домашние четырехугольные окна. Через них освещались пассажирские каюты трех классов и помещения старших служащих судового штата. Главная палуба, находившаяся над машинным отделением, принимала на себя основную нагрузку. На ней были уложены три рельсовых пути. С помощью станционного паровоза по перекидному мосту сюда вкатывалось двадцать семь груженых вагонов. Кроме этого, «Байкал» мог брать на борт еще две тысячи пятьсот человек и двести пятьдесят лошадей.

Три машины, пятнадцать паровых котлов и мощные гребные винты, два из которых были расположены в кормовой части, а один в носовой, позволяли стальному гиганту развивать ход до двадцати километров в час. Порты Байкал, Танхой и Мысовая, где приставал ледокольный паром, имели специальные П-образные причалы с подъемными мостами, электростанции, маяки и паровые сигнальные сирены. Почти одновременно с «Байкалом» начали свою жизнь вспомогательный ледокол <<Ангара» и механизированный пловучий док, в который «Бай кал» заходил на ремонт.

Даже постройка Кругобайкальского участка Восточно-Сибирской железной дороги не очень изменила жизнь паромного ледокола. Как и прежде, он продолжал курсировать с поездами через море, облегчая нагрузку молодого участка стального пути. В годы гражданской войны этот четырехтрубный красавец был расстрелян колчаковцами и сгорел. Причалы же и металлические арки над ними сохранились до сих пор…

— Ага, Григорий Иванович идет, — прервал наши раздумья боцман. Мы обернулись и увидели высокого широкоплечего человека в сером плаще, стремительно шагавшего по причалу. За ним, несколько приотстав, двигалась группа работников станции, вышедшая по обыкновению проводить катер, уходящий в дальний рейс. Еще издали Галазий приветливо помахал нам рукой и, увидев капитана, пророкотал сочным грудным баском:

— Ну что, Василий Иванович, будем отправляться?

— Мы готовы, — последовал бодрый ответ.

Не переступая бортового ограждения катера, Григорий Иванович передал боцману свой вещевой мешок и подошел к стоявшим поодаль жене и сыну. Через мгновение двухлетний малыш был уже в воздухе, а вслед за этим исчез в объятьях отца. Затем последовал короткий и, как всегда в таких случаях, не сколько смущенный поцелуй жены, и начальник станции решительно шагнул на палубу. Почти тотчас же заработал мотор, и «Альбатрос» начал медленно отходить от причальной стенки. Провожающие и отъезжающие, как по команде, подняли руки в прощальном жесте.

— Счастливого плавания!— До свидания!

Словно застоявшийся конь, катер охотно набирал скорость. С каждым оборотом винта между кормой и берегом разлива лось все более широкое водное пространство. Вот уже и провожающие стали похожими на точки. Вот и катер «Дыбовский», сопровождавший нас до Березового мыса, круто отвалил влево, дал прощальный сигнал и пошел обратно на базу.

Оставляя за собой пенистый бурунный след, «Альбатрос» уверенно шел заданным курсом – на север.

Против ожидания, Байкал встретил нас мирно и даже как то добродушно. Будто вобрав в себя студеную синь небес и золото осеннего солнца, он весь искрился и сиял. Порою казалось, что он лежит в глубокой задумчивости и время от времени тихо вздыхает и улыбается чему-то своему. Лишь иногда водную гладь рябил игривый ветерок, но и тот был настолько слабым, что никак не мог уничтожить след, километровым шлейфом тянувшийся за катером.

Походная жизнь быстро входила в свою колею. Нескольких часов оказалось достаточным для того, чтобы вce участники экспедиции перезнакомились между собой и вполне освоились и с новой обстановкой. Помимо начальника Байкальской лимнологической станции кандидата биологических наук Григория Ивановича Галазия и аспиранта Бориса Филипповича Лута, в экспедицию отправились еще два практиканта станции студентка Иркутского государственного университета Людмила Караваева и слушатель ленинградского Высшего инженерно-морского училища   Александр Ахромович. Вместе в кругобайкальское плавание отбыла группа работников береговой службы сигнализации. Она должна была проверить работу с учеными всех байкальских маяков, что значительно увеличивало количество остановок, а следовательно, расширяло наши возможности знакомства с Байкалом.

Правда, корабль наш по размеру невелик: двадцать метров в длину и четыре-пять метров в ширину. Но он вполне обеспечивает нормальное размещение похода и оборудован всем необходимым для успешного осуществления намеченной программы семнадцати участников изыскательских работ. В носовой части судна свободно расположились члены команды, работники службы сигнализации довольно обширное и камбузное хозяйство «тети Шуры» — судового кока. Кормовой кубрик, находящийся сразу же за машинным отделением, от дан в распоряжение ученых. Здесь же поселились и мы. Для такого малого судна, как «Альбатрос», у нас почти роскошное помещение. В нем шесть коек, шкаф для одежды, двухметровый стол, четыре иллюминатора с тарелку величиной и крутая, чисто корабельная, лестница-трап. В таких условиях можно, конечно, и плыть, и жить, и работать…

Под вечер «Альбатрос» бросил якорь в бухте Песчаной. И сразу же, с первого взгляда, она покорила всех. Почти правильный полукруг живописного берега ее вписан между двумя причудливыми утесами Малый и Большой Колокольный. За ними огромным амфитеатром вздымаются склоны Приморского хребта, покрытые мозаичным ковром осеннего леса. На горных террасах там и сям вырисовываются волшебные дворцы, замки, гроты и колоннады. Наши непосредственные впечатления усиливали многочисленные рассказы о климатических особенностях бухты, слышанные нами в пути. Мы знали, например, что это единственное место Восточной Сибири, где среднегодовая температура положительная, что летом здесь теплее, чем на многих курортах Кавказа и Швейцарии. Было также доказано, что число солнечных дней здесь больше, чем на ряде известных курортов страны, осадков же выпадает в четыре-пять раз меньше, чем, скажем, в Сочи или Гаграх.

Теперь мы уже не удивлялись тому, что бухту Песчаную называли «Байкальской Ривьерой», сравнивали наиболее C живописными уголками Черноморья. Она вполне заслуживала этого. И было как-то странно видеть на берегу один-единственный дом наблюдателя гидрометслужбы. Санаторию бы красоваться здесь!

Григорий Иванович предполагал до захода солнца произвести контрольный осмотр берегов, а работники службы сигнализации должны были сменить ацетиленовый баллон на маяке. Вот почему, как только шлюпку спустили на воду, все заторопились на берег.

— Здесь можно познакомиться с одним из «чудес» Байкала — Ходульными деревьями, — сообщил Галазий, когда мы ступили на твёрдую землю.

— Где же они?

— А вот смотрите.

И действительно, мы увидели нечто необычное. На склоне песчаной дюны росло несколько лиственниц, как бы приподнявшихся над землей на собственных корнях. 1 Весь грунт из-под них вынесен ветром, пояснил Лут. Он свободно вошел в «ворота», образованные корнями, и, подняв руку, едва-едва достал до нижней части комля дерева.

Начальник экспедиции C помощниками отправился в пещеру, где была засечка уровня Байкала, а мы во главе с Борисом Филипповичем Лутом начали подниматься на вершину стометрового утеса Большой Колокольный. Вначале туда вела хорошо протоптанная лесная тропа. Затем пошла деревянная лестница, и, наконец, перед самой вершиной началась металлическая лестница, поставленная почти вертикально. С правой стороны ее тянулся деревянный желоб, по которому наверх затаскиваются баллоны с ацетиленом.

— Когда-то здесь дважды в день поднимался маячник, — сообщил Лут.

— Почему когда-то? — удивился Ахромович.

— Да потому что раньше горели обычные керосиновые фонари. Их приходилось вечером зажигать, а утром гасить. Теперь смонтирована автоматическая ацетиленовая горелка.

Чуть позже мы узнали, что эта горелка через каждые пять секунд дает яркую вспышку, хорошо видимую судоводителями хватает на за сорок-пятьдесят километров. Одного баллона два-три месяца.

С выступа скалы, где прилепился маяк, открылась величественная картина вечернего Байкала. Правая, закатная часть его горела ярким огненным румянцем. Левее вода светилась нежными светло-лиловыми красками, постепенно переходившими в серебристо-бирюзовый цвет. На север, пока хватал глаз, уходила безбрежная темно-синяя, почти черная водная гладь. Там, у самого горизонта, густо дымили два парохода.

— Красота-то, нет, красотища-то какая! — воскликнул Луговской. Ему никто не ответил.  Все стояли как зачарованные.

— A вон там, — нарушил, наконец, молчание Лут, указывая отвесно вниз, — бухта Бабушка.

Только теперь мы заметили, что рядом с нами расположена вторая бухта, несколько меньших размеров, но зато более яркой раскраски. Вода в ней была изумрудно-зеленого цвета. Прибрежные камни густо поросли мхами и лишайниками. А у самой воды тянулась узкая ряда из мелкой гальки, очень на поминавшей детские конфеты драже. Она сияла и переливалась на солнце всеми цветами радуги. Говорят, что туристы, бывающие здесь (а их памятные надписи мы в большом количестве видели на маяке), непременно захватывают с собой эту необычную гальку в качестве сувенира.

Поскольку вечер был теплым и тихим, а ночевать было решено в бухте Песчаной, участники экспедиции не торопились возвращаться на катер. Григория Ивановича мы встретили около шлюпки, когда уже почти стемнело. Он сидел на бревне, выброшенном на берег штормовой волной, и что-то осторожно выводил в блокноте. Мы молча сели рядом. Однако вскоре начался общий оживленный разговор. Вначале он касался только наших свежих впечатлений, а затем перешел к Байкалу вообще, причем мы больше спрашивали, а Григорий Иванович объяснял. Хорошо зная наше общее желание как можно лучше познакомиться с этим редким водоемом, он охотно отвечал На все наши многочисленные, нередко повторяющиеся вопросы. Если его ответы собрать воедино, то получится примерно следующая картина.

Байкал издавна привлекает внимание людей. И привлекает по целому ряду причин. Прежде всего бросаются в глаза внешние особенности этого водоема. На площади его водного зеркала могут свободно разместиться три такие страны, как Ливан. Отсюда его безбрежность, особенно в продольном разрезе. Отсюда его приливы и отливы, так не вяжущиеся с понятием об озерах.

Подстать морским глубины Байкала. Долгое время его считали вообще бездонным. Теперь точно установлено, что глуби на Байкала 1741 метр. С этой стороны с ним не может спорить ни одно из озер мира. Идущее вслед за ним пресноводное Кратерное озеро Америки имеет глубину 610 метров, а полусоленое африканское озеро Танганьика — 1435 метров.

Поистине колоссальны запасы воды Байкала, которую он получает, по подсчетам Черского, от 336 рек и речушек. Что бы, скажем, осушить его, пришлось бы заполнить двадцать три таких моря, как Азовское, или девяносто два таких, как Аральское. А если бы мы попытались сделать это через Ангару — не уменьшая и не увеличивая ee настоящего стока, — то для полного осушения байкальской котловины потребовалось бы не менее четырехсот лет при условии, что за это время в нее не поступило бы ни одной капли воды.

Весьма своеобразны, а точнее сказать загадочны, флора и Фауна Байкала. В нем обитают такие чисто морские выходцы, как тюлень (по-местному — нерпа), омуль, рачки-бокоплавы, брюхоногие моллюски, пиявки-торикс. Неплохо себя чувству ют и морские губки с инфузориями, а также живородящие рыбы голомянки. Но не только это является удивительным. Подсчитано, например, что из 1700 видов животных обитающих в озере, по меньшей мере половина нигде на земле и растений, больше не встречается. Именно за что Байкал назван учеными «музеем живых древностей».

Не менее интересной особенностью этого водоема является его исключительная древность. Как установлено, средняя продолжительность существования озер — десять-пятнадцать тысяч лет. За это время они либо высыхают, либо резко мелеют, занесенные различными осадками и отложениями, либо превращаются в болота. Байкал существует по крайней мере двадцать миллионов лет и почти не меняется.

Вот почему на протяжении длительного времени этот во доем занимает умы ученых. Раскрыть его тайны пытались уже многие, в том числе академики Паллас, Георги, Обручев, профессор Павловский, известные исследователи и натуралисты Черский, Дыбовский, Годлевский, Чекановский, Верещагин. Особенно большие споры вызывает происхождение самой впадины Байкала. На этот счет существовало уже немало различных гипотез. Многие из них тотчас же умирали, опровергнутые новыми фактами. Другие из них остаются до сих пор недоказанными До конца. В частности, Чекановский и Эрман утверждали, что Байкал — образование провального характера, тесно связанное с мощными вулканическими изменениями земной коры. По мнению Георги, Меглицкого и Кропоткина, байкальская впадина-древняя долина, постепенно опустившаяся и заполнившаяся водой. Перед войной широкое распространение получила гипотеза профессора Павловского о происхождении Байкала в результате встречных надвигов, связанных со сжатием земной коры. В настоящее время все большее при знание находит утверждение академика Обручева о том, что байкальская впадина образовалась вследствие разломов поднявшейся горбом земной коры, последовавшего затем глубокого опускания по линиям трещин некоторых участков ее и одно временного поднятия соседних с ними участков. Другими словами говоря, этот вопрос еще ждет своего окончательного решения.

Нет единства мнений во взглядах на происхождение животного и растительного мира, в частности их морского элемента. Академик Берг утверждает, что Байкал никогда раньше не был связан с морем и что в нем сохранилась его собственная флора и фауна, возникшая здесь B очень давние времена. По другому, теперь наиболее распространенному мнению, все морские формы проникли в этот водоем в свое время из морей. При этом называются и возможные пути их движения: либо через Ангару и Енисей, либо через Лену и Амур, якобы тоже имевших в прошлом связь с Байкалом.

По-настоящему изучением этого редкого водоема занялись только в наше время. В начале двадцатых годов Байкале на долго работала специальная комплексная экспедиция Академии наук. Вскоре после этого на Байкале закладывается, а B 1928 году юридически оформляется единственная в нашей стране лимнологическая, или озероведческая, станция Академии наук СССР. С первых же дней своего существования это научное учреждение занялось изучением Байкала не только как редкого водоема, но главным образом с учетом его конкретного практического значения для развития экономики Восточной Сибири. Коллектив Байкальской лимнологической станции вложил немалую долю труда в разрешение важнейших проблем, связанных с использованием энергетических ресурсов Байкала, а также уточнением природных богатств его бассейна и увеличением рыбодобычи. Печатные работы станции составили уже семнадцать томов.

В настоящее время на станции работает пятьдесят учёных, из которых десять имеют ученые степени и звания. В распоряжении лимнологов пять самоходных судов, приспособленных для научно-изыскательской работы, и ряд лабораторий, оснащенных новым и новейшим оборудованием. В недалеком будущем станция разместится в новых корпусах. Они раскинутся у истока Ангары. На строительство предусмотрено израсходовать около девяти миллионов рублей.

— С каждым таким вот рейсом, с каждым днем, — сказал Григорий Иванович в заключение, — мы накапливаем дополнительные данные. В конечном счете это позволит нам сделать новые выводы и заключения. Что именно даст нам настоящая экспедиция, поживем — увидим.

…Только после того, как все небо вызвездило и широкая лунная дорога пролегла через залив, мы поднялись на катер. Здесь нас ждали давно уже остывший, но все равно вкусный ужин из омулей и вполне заслуженные упреки повара Александры Ивановны. Основательно подкрепившись, люди разошлись по кубрикам и вдруг почувствовали, что минувший день взял много сил и что давно пора уже отдыхать. Поэтому вскоре же все были в спальных мешках, и на корабле наступила полная тишина.

Но отдохнуть по-настоящему нам так и не удалось в эту ночь. Примерно около трех часов поутру мы были разбужены неожиданно заработавшим мотором. Сразу же все почувствовали что-то неладное. Снаружи раздавался топот ног, слышались тревожные голоса. Катер, будто в испуге, трясся мелкой дрожью, временами его основательно встряхивало какой-то чудовищной посторонней силой.

— Горная! — пробасил в темноте Григорий Иванович и торопливо зашагал по трапу наверх.  Ничего не поняв, мы тоже выскочили на палубу. Выскочили и буквально захлебнулись от напористого, необыкновенно сильного и в то же время почти бесшумного ветра.

— Так… якоря… вало! — нанесло откуда-то со стороны голос помощника капитана. Вслед за этим с грохотом упала дымогарная труба, сорванная порывом ветра. Почти одновременно до нас долетели отрывки фразы, сказанной капитаном:

— …скалы… винт смотри!

Все стоявшие на корме разом обернулись и скорее почувствовали, чем увидели, что «Альбатрос» несет на мрачноватые громады утеса Большой Колокольный. «Почему не уходим?» — мелькнула тревожная мысль. Темнота показалась сразу угрожающей. В томительном ожидании прошло несколько секунд Наконец-то! Осторожно, будто испытующе, винт завращался. Капитан опасался подводных камней и «прощупывал» дно. Гудение мотора заметно усилилось, катер тяжело приостановился и только после этого начал медленно удаляться от опасного места. Яркий сноп света, выброшенный прожектором, разорвал темноту и торопливо заметался по смолянисто-черной поверхности воды. Ветер между тем рвал и метал все вокруг. Близость берега не позволяла ему развести большую волну, поэтому он то и дело срывал с острых гребешков воды тучи крупных брызг и сердито швырял их в разные стороны.

— Как разбойник налетел, — возмутился Лут.

— Так это ж горная, — прокричал сзади помощник капитана, все еще стоявший на корме с шестом в руках. — Осенью она только так и дует.

Сделав осторожный зигзагообразный ход, капитан вывел катер под защиту утеса Малый Колокольный. Здесь ветер бушевал несколько меньше, но «Альбатрос» был немедленно поставлен на два якоря — основной и дополнительный.

Когда мы сошлись, наконец, в кубрике, практикантка Караваева, ни к кому не обращаясь, проговорила:

— Если бы нас шлепнуло о скалы винтом да в море утащи поминай как звали.

— Вы уж очень-то не пугайте нас, а то сон уйдет, — шутливо запротестовал Михаил Минеев, собиравшийся снова ложиться. Но через минуту уже серьезно сказал: — А ветер и в самом деле очень сильный. Метров сорок в секунду, не меньше.

— Сорок не сорок, а тридцать-то наверняка будет, — правил его шумно вошедший Галазий.     Перебрасываясь короткими замечаниями, все заметно прислушивались к тому, что творилось снаружи. Было похоже, что упругие воздушные потоки жадно и торопливо обшаривали металлический корпус катера, пробовали его на разрыв и сжатие. Потом, убедившись в его достаточной прочности, отлетали прочь, в поисках более слабых жертв.

Забылись мы только перед рассветом, а когда утром вышли на палубу глазам своим не поверили: Байкал тихо плескал ленивой волной и лукаво поблескивал на солнце. Небо было по прежнему совершенно чистым.

Труженики моря

Деловито попыхивая мотором, «Альбатрос» продолжал свой путь на север. Шел он все время около берега, за которым Галазий вел почти непрерывное наблюдение. Отроги Приморского хребта, густо поросшие таежным разнолесьем, то отвесно падали в воду, то вдруг расступались глубокими распадками. Погода по-прежнему благоприятствовала походу, поэтому большинство участников экспедиции находилось на палубе. Мы сидели на спардеке и слушали Григория Ивановича, который по нашей просьбе рассказывал о своей работе над ботаническим методом определения высоких горизонтов воды в Байкале.

— Для нас очень важно знать, как именно формируются и меняются берега, — говорил он. — Особенно важно знать это сейчас, в связи со строительством электростанций и созданием новых, а также изменением старых водоемов. Вот, скажем, уровень Байкала после сооружения Иркутской ГЭС значительно поднимется. Как тогда поведут себя его берега? Мы должны ответить на этот вопрос. Для того же, чтобы сделать точные выводы, нужно установить, как он вел себя в прошлом…

Слушать Григория Ивановича было всегда интересно. И не только потому, что он любил свое дело и умел хорошо говорить о нем. Сказывалась личная обаятельность ученого. В спокойном звучании его басовитого голоса, в жестах и мимике, сопровождавших речь, в серых с лукавинкой глазах угадывался человек добродушный, веселый и простой. Не случайно работники станции обращались к нему при нужде запросто, но всегда почтительно.

— Разрабатываемый нами ботанический метод исследования, — продолжал между тем Григорий Иванович, — может явиться одним из ключей раскрытия этой тайны. Дело в том, что дерево является как бы живым календарем природы. Его годичные кольца, древесина и крона очень точно отмечают все причины, изменяющие условия роста, в том числе климатические и гидрологические. Если, допустим, корни подтапливаются, рисунок колец древесины один, если дерево подмывается и наклоняется, этот рисунок другой. Резко меняется и строение коры, а также направление новых побегов. Вот мы и хотим собрать воедино все эти данные и заставить деревья, в том числе и многовековые кедры и лиственницы, рассказать нам то, что скрыто от нас временем. Наряду с определением дат высоких исторических горизонтов воды по этим же признакам в изменении прироста деревьев можно установить даты оползневых явлений, каменных обвалов, лесных пожаров, образования береговых валов водоемов и скорости переформирования и их берегов, а также даты и масштабы наводнений и некоторые другие природные явления.

Заметив на берегу что-то интересное, Григорий Иванович поднял к глазам бинокль и надолго замолчал. Потом опустил бинокль на грудь, устало сощурил глаза и, наконец, весело взглянув на нас, заговорил снова.

Мысль о том, что деревья как живой календарь природы можно поставить на службу науке, возникла у Галазия во время изыскательских работ в Хибинах и Восточных Саянах. Окончательно она оформилась на Байкале. В течение ряда лет настойчиво охотится он за «говорящими деревьями», тщательно систематизируя и сверяя их многочисленные показания. Чтобы добыть как можно более многолетние образцы, Григорий Иванович совершил уже не одну кругобайкальскую экспедицию. В результате ему удалось приоткрыть завесу времени и добавить к характеристике Байкала новую любопытную страницу. Во-первых, все деревья «в один голос» подтвердили зарегистри рованные наукой даты повышения горизонтов воды в Байкале в 1932-1933 и 1869-1870 годах. Во-вторых, деревья подсказа ли, что повышение уровня в Байкале имело место и раньше, а именно в 1824-1825, 1784—1785, 1733—1734 годах и, наконец, в 1680 году. Дер вья способны «сказать» и O TOM, на сколько метров и даже сантиметров поднимался горизонт воды. Сейчас ученый ищет дополнительные подтверждения своих выводов, а главное, стремится проникнуть как можно дальше в глубь веков.

— Чтобы исключить недоразумения, — закончил он свой рассказ, — мы ведем эти работы в тесной связи с геологическими, гидрологическими и другими исследованиями. Вот и в этом рейсе мы будем заниматься одновременно берегом, водой и растительностью.

— Подходим к Ольхонским воротам, — сообщил вахтенный. Мы невольно повернулись к берегу, но сколько ни всматривались в него, ничего похожего на ворота не обнаруживали. Видимо, неопытный глаз не улавливал того, что хорошо видели байкальцы.

— Григорий Иванович, мы что же, здесь сразу займемся промерами глубин или сначала зайдем в МРС? — спросил капитан выглянувший из рулевой рубки.

Давайте, пожалуй, решим сначала вопрос с бензином.

— Хорошо, — кивнул головой Слугин и, прежде чем скрыться, махнул рукой в море: — «Коммунист» идет с сигарами.

Справа по борту отчаянно дымил приземистый буксирный пароход, тащивший восемь больших сплоток леса. Оставляя за собой светлую полосу на воде, он шел в южном направлении. «Счастливого пути!» — просигналил ему капитан. Пароход от ветил нам тем же.

Как-то неожиданно горы расступились, и между ними от крылся неширокий водный коридор.

Вот и ворота, — показал Григорий Иванович.

Катер уверенно вошел в них и, не сбавляя скорости, про должал свой путь. Слева от нас, примерно в километре, поплыл безлесый материковый берег, справа на том же расстоянии встали грязновато-серые скалы острова Ольхон.

Здесь начинался район богатейших рыбных промыслов. Но в первые минуты знакомства с новыми местами мы вспомнили не об этом. С островом Ольхон у бурят связано особенно много религиозных и мифологических представлений. Одна из лгенд утверждает, что на этом острове в свое время разбивал стан Чингиз-хан, который будто бы явился сюда по перешейку, соединявшему тогда остров с восточным берегом. От этой сто янки якобы остался большой таган с котлами и лежащей в нем лошадиной головой. Здесь же, по словам легенды, на Пещерном Мысу, и захоронен великий могол.

В одной из пещер близ Шаманской скалы, по убеждению бурят, жил грозный Дух, хозяин острова. Почитание его было настолько велико, что местные жители без нужды крайне неохотно нарушали покой «священных мест». Даже следуя по особо важным делам, ни один из них не решался проехать мимо пещеры верхом на коне. Каждый путник здесь непременно спешивался и проводил коня на поводу.

Такое повышенное внимание бурят к острову Ольхон объясняется, видимо, как древностью обитания на нем, так и не обычностью местоположения. На нем по сей день сохранились многочисленные каменные стены, кладбища, остатки дорог и населенных мест далеких предков, а также рисунки и надписи на скалах. Вытянувшись вдоль западного берега почти на семьдесят километров, остров отделил от Байкала так называемое Малое море место жесточайших штормов и особой — девственной красоты. Самый большой на Байкале, остров Ольхон в то же время и самый засушливый. Здесь выпадает осад ков не больше, чем в Средней Азии. Чтобы улучшить сенокосные угодия, буряты, живущие на острове, издавна проводят снегозадержание.

В связи с этими воспоминаниями мрачноватая молчаливость скал, плывших с правого борта, приобрела новый, более значительный оттенок.

Обогнув южную оконечность сигарообразного острова, «Альбатрос» вышел в Малое море, излюбленное место омулевых косяков. Оно было тихим и безмятежным. Только несколько катеров и моторных лодок бороздили его в разных направлениях. Кое-где виднелись стайки белокрылых чаек, с криками реявших над водой. Вскоре впереди показались дымки Хужиpa — «столицы» маломорских рыбаков. Этот поселок совсем недавно— в 1946 году. Но минувших лет оказалось до ВОЗНИК статочно для того, чтобы на берегу Малого моря протянулись десятки километровых улиц с электричеством, радио и телефоном. В поселке работает несколько школ, магазинов и библиотек. Есть мастерские бытового обслуживания, парикмахерские. Всю береговую полосу занимают корпуса рыбоконсервного завода.

…Около полудня катер пришвартовался у причала Ольхонской моторно-рыболовной станции. Весь берег бухты занимали различные рыболовные суда. На пологом склоне безлесной Горы стояли многочисленные производственные здания станции и добротные жилые дома. Пока команда занималась своими делами, нам удалось побеседовать с директором станции и рыбаками. Вот что они рассказали о своем предприятии.

— Ольхонская моторно-рыболовная станция создана в 1942 году. Она единственная на Байкале и обслуживает тринадцать колхозов. В ее распоряжении десятки катеров, моторных ботов и фелюг, а также двести семьдесят три гребных лодки. Сорок одна бригада работает на капроновых сетях, остальные на закидных неводах. Десять бригад снабжены механизированными тонями. В общем, мускульные усилия рыбаков сведены к минимуму. Отправляясь на промысел и возвращаясь с него, они даже не прикасаются к веслам: за них все делает мотор. За минувшее пятилетие уровень механизации добычи рыбы возрос в восемь раз.

На центральной усадьбе имеются ремонтные мастерские, лесопильный цех, дизельная электростанция, клуб, библиотека, магазин, радиоузел. Строятся новые дома, производственные мастерские, торговые предприятия. Все это вместе взятое позволяет коллективу станции и обслуживаемым ею колхозам добиваться высоких производственных показателей.

Особенно уважительно говорили наши собеседники о рыболовецкой бригаде Егора Евстифеевича Копылова из колхоза имени Микояна. Она первой отбросила бытовавшее среди маломорских рыбаков мнение о том, что в начале лета омуля можно ловить только около острова, а со середины июля — вдоль материкового берега. Внимательно изучая повадки рыбы, бригадный вожак пришел к интересным выводам. Он доказал, что в зависимости от ветров, течений и температур воды косяки омуля все время перемещаются с одного участка на другой. Так, ветры, дующие с запада и северо-запада, гонят богатые кормами воды к берегам острова. Вместе с ними перемещаются и омулевые стада. Ветры северо-восточного направления сгоняют воды открытых районов Малого моря к материковым участкам, одновременно увлекая за собою и косяки рыбы. Поэтому бригада Копылова смело перешла к маневренному промыслу. Вместо того, чтобы сидеть и ждать, когда омуль при дет на постоянные тоневые участки, мастера высоких уловов начали активно охотиться за рыбными косяками. В первую путину они семнадцать раз сменили место лова и в полтора раза перевыполнили план. Все последующие годы знатная брига да в два-три раза перекрывает свои задания. Добрую славу маломорских рыбаков вдохновенно умножают также бригады Василия Бутуевича Будашкина, Баюра Сонеевича Мочалова, Ивана Романовича Темникова, Якова Николаевича Копылова и многие другие. Рыболовецкие артели имени Булганина, имени Микояна, имени ХХ партсъезда имеют все данные к тому, чтобы успешно оспаривать первенство во Всесоюзном соревновании.

— А вот начнем вести промысловую разведку с помощью эхолота, который уже получен и монтируется на одном из кате ров, тогда вся байкальская рыба будет в наших руках, по шутил на прощанье директор. Мы пожелали ему и рыбакам исполнения всех их добрых желаний и отбыли на катер…

Всю остальную часть дня заняли промеры глубин. Работа эта оказалась довольно кропотливой. Для каждого нового за хода с помощью карты, компаса и береговых ориентиров прокладывался точный маршрут. Когда же «Альбатрос» медленно, будто крадучись, плыл в заданном направлении, его движение По все время строжайшим образом котролировалось капитаном, мостик, стоявшим у штурвала, по одному компасу, и Борисом Филипповичем Лутом, поднявшимся на капитанский другому. Боцман Пестерев, он же эхолотист, ни на минуту не спускал глаз с ленты эхолота. По ней все время ползла жирная извивающаяся линия самописца, обозначавшая глубину. Каждые тридцать секунд Пестерев громко сообщал показания прибора, а Галазий, пристроившийся тут же, у маленького капитанского столика, записывал их в заранее составленную таблицу.

Эта работа диктовалась рядом обстоятельств. Важнейшее из них заключалось в том, что Байкал до сих пор не имеет пол ной карты глубин и рельефа дна. Правда, промерами его занималось немало энтузиастов своего дела, но лучшее, что оста вили они после себя, это примерное районирование глубин и лоция узкой береговой полосы. Последняя из них создана еще в начале нашего века под руководством Дриженко и пока что является единственным путеводителем байкальских моряков.

Только избороздив Ольхонские ворота вдоль и поперек (их наибольшая длина семь километров, а ширина — три километра), «Альбатрос» вышел в открытое море и взял курс на мыс Ижимей.

По первоначальному замыслу экспедиция должна была идти до самой северной точки Байкала западным берегом, а возвращаться на юг восточным. Но чем дальше на север про двигалась она, тем больше говорили о необходимости изменения этого маршрута. Когда же катер пересек среднюю часть озера, в шутку названную обитателями судна «байкальским экватором», начальник экспедиции, капитан сигнализации собрались на совет. Дело в том, что хорошая по и мастер службы года необычно затягивалась. Такое на осеннем Байкале бывает не часто и, как правило, сменяется сильными бурями. Все шло к тому, что тихие солнечные дни могли кончиться как раз тогда, когда катер пойдет в обратный путь. Оказаться же у северо-восточного берега во время штормов вдвойне опасно там почти нет бухт и заливов, защищенных от ветров. Чтобы внести в этот вопрос большую ясность, попытались связаться с Байкальской метеостанцией. Но она почему-то упорно мол чала. Не ответила и штормовая служба.

После окончания работы на мысе Ижимей, где менялся ацетиленовый баллон на маяке, было решено и страх пересечь Байкал и, пока можно, плыть вдоль восточного берега. Так и сделали. В Турку, куда теперь направлялся катер, предполагалось прибыть еще засветло. Вышли же мы на берег глубокой ночью, и вот почему.

Когда «Альбатрос» отходил от Ижимея, Байкал лишь слег ка рябило попутным ветерком. В это утро «славное море» блистало какой-то особой, без конца менявшейся красотой. То оно до самого горизонта плескало темно-синей волной. То вдруг становилось бирюзовым, затем зеленым И, наконец, серо-пепельным, по-осеннему холодным. Потом все вытеснял серебри сто-стальной оттенок, и вода начинала вспыхивать на солнце ослепительно ярким, почти белым пламенем. Тогда на нее уже невозможно было смотреть невооруженным глазом. И все это при одном и том же ветре и совершенно безоблачном небосводе.

Словно соревнуясь с Байкалом яркостью красок, огненными одеждами осени полыхали берега. Удалявшиеся от нас отроги Приморского хребта желтели охрой лиственницы. На фоне густозеленых островков сосен огнем горели березы и осины. Противоположный, восточный, берег еле-еле виднелся в сизоватой дымке. Зато вершины его хребтов Хамар-Дабан и Улан-Бургасы, припудренные первым снегом, с удивительной четкостью вырисовывались на фоне студено-синих небес.

К концу дня температура начала резко падать, ветер усилился и вскоре погнал нам вслед нарастающие водяные валы. По небу поползли серовато-пепельные облака. Но поскольку большая часть пути были уже позади, а устье р. Турки могло укрыть нас от непогоды, капитан продолжал спокойно вести катер к намеченной цели.

— Опять горная разыгрывается, — проворчал он, когда высокая волна с угрожающим шипеньем обогнала «Альбатрос».

— Это что же, самый опасный представитель здешней «розы ветров»? — озорно тряхнул кудрями Саша Ахромович.

— Да, нет, Сашок, не совсем так, капитан, — с раздумьем ответил капитан. — Сарма у нас самая страшная. Та, брат, срывается с гор совсем неожиданно и через минуту уже мчится по морю с ураганной скоростью. — Он немного помолчал. — В 1901 году, вот в такое же время, она, проклятая, застигла в Малом море пароход «Яков» с тремя баржами и несколькими лодками на буксире. Два судна вдребезги разбило о скалы. Погибло тогда человек двести народу. А пароход на полных парах едва-едва выгреб к противоположному берегу. Да и там-то с трудом удержался при работающих машинах и на всех якорях.

— Ничего себе, — крякнул практикант и долго молча смотрел на волны, катившиеся за бортом?

— А баргузин, о котором в песне поется, такой же свирепый? — заговорил он снова.

— Нет, этот довольно добродушный. Вот култук или, скажем, верховик, могут иногда разгуляться.

— Да сколько же у вас всех названий ветров, — искренне изумился практикант.

— Поживёшь — узнаешь, — уклончиво ответил капитан, потом вдруг повернулся к Ахромовичу: — А в общем, парень, я тебе вот что скажу: какая там «роза ветров» на вашей Бал: тике, я не знаю. У нас же на Байкале она настоящая, с шипами, — и замолчал надолго, сосредоточенно глядя вперед.

Там с шумом катились уже трех- и четырехметровые волны. Впервые за весь рейс катер начало основательно качать, Когда же до берега оставалось километра два-три и приветливые огоньки рыбацкого поселка замерцали совсем рядом, всем стало ясно: в Турку не войти. Ее двадцатиметровое устье буквально захлестывалось волнами. К тому же оно выходило в Байкал под прямым углом к направлению ветра и ходу судна. Следовательно, чтобы попасть в реку, катеру нужно было на гребне волны сделать почти мгновенный поворот на девяносто градусов. Выполнить такой маневр он, конечно, не мог и при первой же попытке оказался бы на камнях. Оставаться на внешнем рейде было также немыслимо. Даже пароход «Дзержинский», только что остановившийся здесь, на наших глазах снялся с якоря и заторопился к противоположному берегу.

Будто растерявшись от неожиданности, «Альбатрос» замедлил бег, недовольно пофыркал приглушенным мотором и, как только совет старейших окончился, неохотно начал забирать круто влево. Спокойно дремавший берег поплыл куда-то в сторону, а мы тотчас же ощутили настоящую силу шторма. Когда катер шел под ветер, его лишь плавно раскачивало на волнах. Теперь же, когда он пошел против волн, судно начало немилосердно бросать вверх и вниз. Чтобы несколько смягчить удары, капитан сбавил ход. Но от этого мало что изменилось. Катер то и дело вставал на дыбы, стремительно взлетал на гребень волны, а затем, когда большая часть его корпуса повисала в воздухе, тяжело валился вниз и со всего размаха бился о кипящую воду… Тучи брызг, вздымавшиеся в ответ, потоками обрушивались на палубу, захлестывали смотровые стекла рулевой рубки. Но катер, подчиняясь воле человека, все так же натужно ревел мотором и снова взлетал над волной.

Отчаянная болтанка продолжалась уже пятый час, а остров Ольхон все еще едва виднелся вдали. В довершение ко всему началось сильное обледенение. Первой превратилась в бес форменную глыбу льда носовая лебедка. Потом толстой ледяной коркой покрылись бортовые тросы ограждения и вся передняя стенка рулевой рубки. Чтобы улучшить видимость, капитан вынужден был опустить смотровое окно. Теперь потоки брызг то и дело обдавали его лицо. Вначале он старался увертываться от студеного душа, а потом, захваченный борьбой с разбушевавшейся водной стихией, явно забыл о себе и уже не замечал, как холодные струйки воды то и дело стекают под воротник форменного кителя.

По-разному переживали это неожиданное испытание обитатели судна. Капитан оставался внешне совершенно спокойным. Несколько шире обычного расставив ноги и чуть больше подавшись вперед, он почти беспрерывно работал штурвалом, стараясь «скулой» форштевня дробить наиболее сильные волны. Теперь он все время молчал. Лишь один раз обернулся к практиканту, сидевшему позади, и, заметив мученическое выражение на его лице, усмехнулся:

— Ну как, Сашок, теперь чуешь, чем пахнет «байкальская роза»? — Потом уже серьезно посоветовал: — Иди-ка лучше ляжь.

Практикант виновато улыбнулся бледными губами и, крепко держась за ручку двери, вышел из рубки.

Механик Георгий Николаевич Бояринцев, отстояв вахту, ушел было отдыхать. Но когда началась сильная качка, снова вернулся в машинное отделение и, не сказав ни слова, стал рядом со своим помощником Василием Александровичем Белозерцевым. Так, чутко прислушиваясь к напряженному гудению мотора, в любую минуту готовые прийти ему на помощь, стояли они вдвоем на вахте до окончания трудного перехода.

Боцман Георгий Федорович Пестерев как ни в чем не бывало занимался своим делом и, казалось, совсем не замечал болтанки и оледенения. Он то перевязывал начавшие было гулять по палубе бочки и баллоны, то разыскивал вдруг пропавшего рабочего-маячника и находил его на полу камбуза страдающим от морской болезни, то старательно укрывал брезентом световое окно кубрика-столовой, через которое начала просачиваться вода. Специальный штормовой костюм надежно защищал его от воды и ветра. Отвага и мужество, давно уже ставшие для него нормой поведения, определяли его поступки.

В нашем кубрике все под разными предлогами лежали. У всех был довольно бледный вид. Когда чемоданы особенно активно задвигались по полу, а фотоаппараты, висевшие на крючке верхней койки, начали описывать большие круги, не вольно подумалось: «В том же Иркутске, небось, и не замечают такого ветра. Он завывает где-то в вершинах деревьев и над крышами домов, а люди спокойно идут с работы и на работу, в кино и театры. Здесь же он так раскачал водную массу, что неизвестно еще, все ли благополучно доберутся к спасительному берегу. Нет, не зря все-таки море и труд на нем овеяны такой высокой романтикой. Это стихия сильных. И хорошо бы однажды увидеть где-нибудь величественный обелиск с надписью: «Труженику моря!»

…Во втором часу ночи в кромешной темноте «Альбатрос» осторожно вошел в бухту Сенную, расположенную чуть севернее мыса Ижимей. И тут окончательно подтвердилось, что участники экспедиции по-разному перенесли это маленькое» испытание. Как только отгремели якорные цепи, в дверях кубрика показалась как всегда улыбающаяся Александра Ивановна и решительно потребовала всех на ужин. Но приняли это приглашение немногие, да и те без особого энтузиазма. Один же из наших попутчиков объявил о том, что он решительно прекращает свое дальнейшее путешествие, и потребовал немедленно свезти его на берег. А в это самое время из-за переборки машинного отделения послышался знакомый стук костяшек домино. Команда катера завершала свой будничный трудовой день традиционным «козлом».

Так окончилась наша первая попытка пересечь Байкал

Северобайкальские встречи

Корабельные «пророки» оказались правы: тихая солнечная погода сменилась беспокойными штормовыми днями. Теперь с гор почти беспрерывно низвергались потоки холодного воздуха, настойчиво гнавшие к противоположному берегу хлест крупный пушистый кую серо-пепельную волну. Они то и дело заволакивали небо рваными кучевыми облаками, наносили снег. Экспедиция больше не пыталась изменять маршрута и продолжала плавание вдоль западного побережья. Правда, «Альбатросу» частенько приходилось отстаиваться в укромных бухточках, как стеной, отгороженных от мира высокими скалистыми берегами. Но поскольку и здесь находились какие-то тому дела, это не очень ограничивало изыскательские работы и не уменьшало энтузиазма и бодрости обитателей судна. К тому же Байкал оставался самим собой и почти на каждом шагу чем-нибудь да удивлял и обогащал нас.

Вооруженные фотоаппаратами, встречали участники экспедиции мыс Хобой, расположенный на северной оконечности острова Ольхон. И не случайно. Как только катер начал огибать скалу «Дева», на фоне грязновато-серого неба в самом деле возник четкий контур огромной каменной девы. Ясно были видны пышные волосы, как бы небрежно закинутые назад, грубоватое, но мужественное лицо, округлые груди и длинное складчатое платье, свободно ниспадавшее чуть ли не до самой воды. Было очень похоже, что дева пристально всматривается в студеное море и то ли ждет оттуда кого-то не вернувшегося, то ли неустанно оберегает покой острова.

Мыс Арул, где Григорий Иванович спилил первый образ чик многолетнего дерева, оказался обладателем «новорожденного» озера. Еще не так давно оно было обычным заливом Байкала. С течением времени волны намыли на отмели широкую галечную дамбу и таким образом внесли существенную поправку в географию здешних мест. Помимо ученых этим заинтересовались… чайки. Они избрали новое озеро местом своих осенних «базаров».

Знакомство с первым представителем дальнего севера — кедровым стлаником — ознаменовалось пребывание экспедиции на мысе Кочериковском. А когда новые образцы спиленных деревьев были уже перенесены на катер, когда все данные визуальной съемки берега были занесены в полевые дневники, все общее внимание привлекли вихревые ветры. Налетали они из глубокого распадка самыми обычными напористыми потоками. Но как только касались воды, разбегались по ней крутыми раскидистыми веерами.

Запомнилась остановка и на мысе Шартла, где менялся ацетиленовый баллон на маяке. Здесь участники похода наблюдали довольно редкое движение горизонтальных воздушных потоков. Низовой ветер, дувший с утра, старательно гнал волну к западному берегу. С гор же вдруг начали срываться пухлые ватные облака и торопливо понеслись метрах в двухстах над водой… в противоположном направлении. А в это самое время чуть выше их строго на север степенно плыли тяжелые свинцовые тучи.

…До предела заполненные работой, движением и наблюдением за природой, дни летели, как птицы. На остановках обитатели судна поочередно становились пильщиками, носильщика ми, нивелировщиками, фотографами. Тут же у пня спиленного дерева на взятые образцы наносились порядковые номера и обозначались стороны света. Затем осматривались берега и все деревья, росшие у воды. А когда катер снова резал волны, начиналась предварительная обработка полученных Григорий Иванович тщательно заносил адреса И B полевые Данных. Дневники необходимые характеристики спиленных деревьев. Его помощники, вооружившись лупами и карандашами, тщательно подсчитывали количество годовых колец на срезах и таким образом точно устанавливали возраст очередных «жертв науки».

На седьмые сутки плавания «Альбатрос» миновал мыс Ело хин, где кончается территория Иркутской области, и пошел водами соседней Бурят-Монгольской АССР. Слева по борту в синеватую высь просветлевшего неба взметнулись пики величественного Байкальского хребта, достигающие в этих местах своей наибольшей высоты — двух тысяч пятисот семидесяти четырех метров.

Северный Байкал — один из богатейших промысловых районов «славного моря». Живут здесь в основном русские, буря ты и эвенки потомственные рыбаки и охотники. Они с одинаковым мастерством ловят рыбу, выслеживают зверя, перерабатывают дары моря из омуля, сига, хариуса, тайменя, язя, окуня и частика (особенно в консервированном виде), а также отличные меха со боля, ондатры и белки хорошо знают не только в Сибири, но и во многих городах Европейской части страны. Административным, экономическим и культурным центром этого отдаленного и своеобразного района является Нижне-Ангарск, расположенный на самой северной излучине Байкала. Поскольку здесь завершалась первая половина экспедиционного маршрута и необходимо было решить ряд назревших вопросов, все с нетерпением ждали прибытия в райцентр.

У всех были свои заботы. Григорий Иванович собирался на обратном пути расширить зону промеров глубин и потому намеревался позаимствовать у рыбаков несколько банок лент для эхолота. Капитан и корабельный кок Александра Ивановна торопились пополнить запас продовольствия и обещали организовать настоящую сибирскую баню. Мы же хотели поближе познакомиться с этим краем вообще. Здесь в Байкал впадает Верхняя Ангара. По утверждению некоторых ученых, она является родоначальницей Ангары, с шумом вытекающей из Байкала около Листвянки, т. е. почти на шестьсот километров южнее.

Еще накануне мы попытались выяснить, есть ли научное обоснование столь странной родственной связи двух рек, по существу никак между собой не связанных. Однако это нам не удалось, и пришлось довольствоваться эвенкийской легендой, слышанной ранее. В ней повествуется о том, что у седого и могучего Байкала было много дочерей. Все они были работящи ми и старательно несли отцу свою богатую добычу, собранную в горах и лесах. И только одна Ангара не высказывала такого радения в труде и уважения к родителю. В одну из темных ночей она вообще покинула отчий дом и направилась к молодому красавцу Енисею. Узнал об этом Байкал, рассердился. Пытаясь остановить беглянку, схватил большой камень и бросил его на землю перед самой Ангарой. Но она разрушила соседние горы и помчалась дальше. В страшном проклял непослушную дочь и отнял у нее самое дорогое Только на тысячу верст успела Ангара убежать от дома, когда гневе Байкал настигла ее страшная кара отца. И она была вынуждена принять новое имя. Верхняя Тунгуска. А седой Байкал, успокоившись, отдал отнятое имя младшей дочери, постоянно приносившей богатую добычу с далеких Верхних гор. И стала эта дочь называться Верхней Ангарой.

Не меньшее любопытство вызывали у нас и остатки рыбацкого поселка Чичевки, из которого возник Нижне-Ангарск. Это о нем один из путешественников прошлого века писал: «Вообще Чичевки так близко стоят к воде, так со всех сторон окру жены водою, так разделены водою на части и так вместе с тем связаны через нее же, что, пожалуй напоминают миниатюрную Венецию». В старину в этом поселке проводились ежегодные осенние и зимние соболиные ярмарки, собиравшие большое количество купцов и промысловиков Ближней и дальней тайги. Короче говоря, Северный Байкал подкупал своими, только ему свойственными красотами и откровениями. Неудивительно по этому, что, как только в туманной дымке солнечного утра по казался Нижне-Ангарск, все участники похода высыпали на палубу.

Верхняя Ангара несколько разочаровывает людей, которые видят ее впервые. Она совсем не похожа на свою старшую сестpy, протекающую около Иркутска: узка, мелка, мутна. Зато дельта ее подстать любой полноводной реке страны. Она занимает около пятисот квадратных километров и может быть по праву названа краем тысяч проток, озер и островов. Весной сюда прилетают несметные стаи птиц, а осенью речки кишат рыбой, идущей на нерест. Экономическая выгода продиктовала в свое время местоположение прежних Чичевков. Возможно, они и по сей день стояли бы на своем старом месте, если б не сильней шее наводнение 1932 года. Оно сильно разрушило поселок и вы нудило его жителей перебраться на более высокую материковую часть берега. Лишь несколько «северобайкальских венецианцев» остаются верными выбору дедов и отцов и не желают покидать обжитых мест. Их немногочисленные дома можно и поныне видеть на плоскобережных островах дельты.

Неподалеку от Чичевков, опять-таки поднимаясь от самой воды, встают строения Нижне-Ангарска. Он раскинулся на отлогой береговой полосе, но часть новых домов начинает замет но подниматься в гору, поросшую молодым густо-зеленым сосняком. Как и во всяком районном центре, здесь давно уже вошли в обиход электричество, радио, телефон. Работают почта и телеграф, школа, клуб, библиотеки, несколько магазинов и столовых. Со всех концов поселка хорошо видны добротные по стройки пункта «Заготпушнины», где сосредоточивается «мягкое золото» северо-байкальской тайги. К его просторному двору хорошо знают дорогу охотники, промышляющие на много сот километров в округе.

Из предприятий ведущее место комбинат, созданный B занимает рыбоконсервный годы Великой Отечественной войны. Это высокомеханизированное производство, многие трудоемкие процессы которого автоматизированы. Люди работают здесь в безупречно белых халатах и безупречно чистых цехах. Почти всем сложным оборудованием мастерски управляют вчерашние охотники и рыбаки. Когда мы поинтересовались лучшими из них, нам, не задумываясь, назвали десятки имен. За двоих работает штамповщица Тамара Падерина. Подстать ей трудятся закатчица банок Агафья Петрова и резчица рыбы Лидия Павлова. Добрая трудовая слава издавна идет о смене мастера Валентины Агафоновны Деминой. За минувшее пятилетие комбинат удвоил выпуск продукции. С переходом в новые цехи, поднимающиеся на южной окраине поселка, объем производства увеличится втрое.

И в этом далеком сибирском краю дыхание времени ощущалось в полную силу.

Учитывая, что летняя путина давно уже закончилась, мы не надеялись познакомиться с рыбаками Северного Байкала непосредственно в работе. Но, как говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. По ходу дел в Нижне-Ангарске у нас возникла необходимость встретиться с председателем райисполкома. Его на месте не оказалось, и на наш вопрос: «Где Он?» —- последовал довольно странный ответ: «На хаповом лове». То же самое услышали мы и в приемной секретаря райкома партии. Будучи затем у редактора районной газеты «Красный Байкалец» Дробышевой, мы поинтересовались, что означают подобные ответы. Вначале она только грустно улыбнулась, но вскоре заговорила с горечью и возмущением:

— Уже по тому, как в народе окрестили этот метод лова, вам должно быть понятно, что это такое. Это порождение лености и бесхозяйственности. Это погоня за планом и благополучием во что бы то ни стало. Ведь чтобы поймать рыбку в море, за ней надо основательно погоняться, а потом, найдя ее, не менее основательно поработать. В нашем районе решили, что легче выждать, когда рыба пройдет в реки на нерест, перегородить эти реки сетевыми ловушками и на обратном пути сцапать ее всю до единой. Решили и вот уже несколько лет внедряют в практику. И как это ни странно прозвучит, такую по гоню за дешевыми лаврами возглавляют райисполком и рай ком партии…

В общем, вы непременно побывайте в бригадах, занятых хаповым ловом, и своими глазами посмотрите, как мы себя обкрадываем, — настоятельно посоветовала Дробышева.

И вот уже «Альбатрос» осторожно идет вверх по одному из многочисленных рукавов Верхней Ангары. По всему чувствуется, что где-то там впереди действительно кипит работа. Навстречу нам то и дело попадаются катера и моторные лодки, доверху нагруженные рыбой. Часа через два хода катер швартуется у Холодного плеса. Плес основательно обжит. Об этом говорят причальные мостки, дощатые склады с весами, бочками и ящиками. Неподалеку от них темнеет старый бревенчатый дом, а чуть подальше — еще один. В стороне янтарем свежего теса отливает будка постоянно действующего ларька.

Вопреки ожиданию, все члены работающей здесь бригады Федора Андреевича Нелюбина охотно делятся секретом хапового лова. Все двадцатиметровое русло реки Ангаракан пере горожено тройным рядом сетей. Первая воронкообразная сеть направляет рыбу в предварительную ловушку. Вторая завершается глубоким карманом, окруженным дощатыми мостками. В нем-то рыба и кончает свой долгий и нелегкий путь на нерест. С помощью саков — специальных плетеных сеток она периодически вычерпывается в карбаза. Если же иная пронырливая рыбешка все-таки проскочит через двойной заслон сетей, она будет поймана третьей, контрольной, сетью. Предусмотрена возможность ухода рыбы и через другие ответвления Верхней Ангары: у самого истока их установлены направляющие стенки из сетей.

— А не кажется вам, что при таком способе лова в Байкале в конечном счете нечего будет ловить? — осторожно осведомился начальник экспедиции. Бригадир неопределенно пожал плечами, зато несколько рядовых рыбаков пододвинулись по ближе и заговорили почти разом.

— Иначе и быть не может, если это хапанье не прекратится. Ведь точно так же выжимают план на Селенге и других реках Байкала.

— Не случайно омуль начал мельчать в последнее время. Бывало во-о каких ловили, а теперь одна мелюзга идет.

— Так ведь мы же не даем ему вырасти. Чуть только оперится, сунется на первый нерест, тут ему и крышка.

— А как же смотрит на это руководство района? — поинтересовались мы.

— Да как, приедет, нашумит и уедет. Незадолго до вас тут были секретарь райкома партии и председатель райисполкома.

— Ну и что же?

—  У них всегда одна песня: «Давай, давай, братцы, жми. Не будет рыбы — не будет денег». Ну, вот мы и жмем. Жить-то надо…

— А мне сдается, — медленно, как бы подбирая слова, за говорил седоусый старик, стоявший до сих пор молча, надо бы одного из них отдать под суд. Тогда у всех сразу в мозгах прояснит.

— А нас, что же, к награде, — задорно спросил рыжий веснушчатый парень.

— И нас под суд! — решительно ткнул старик в воздух костлявым пальцем.

Наступило неловкое молчание.

К дощатому причалу ловушки подошел очередной карбаз. Рыбаки неторопливо разошлись по своим местам. Через минуту воздух над рекой засеребрился отчаянно трепещущей рыбой.

Жизнь на Холодном плесе шла своим чередом…

Только неожиданная встреча с охотниками несколько при тушила наше единодушное возмущение виденным. Опасливо обходя мели и коряжины, «Альбатрос» спускался вниз по реке. Когда он проходил мимо острова, густо поросшего невысоким лесом, из прибрежного кустарника раздался хриповатый голос:

— Э-гей, на катере!

— Чего там? — сердито отозвался помощник капитана, стоявший у двери рулевой рубки.

— Прихватите до райцентра, позарез нужно, — с этими словами к воде вышел невысокий коренастый мужчина в телогрейке и шапке-ушанке, лихо сбитой на затылок. Махнув рукой ку да-то в сторону, добавил: Зверье везем. Капитан, стоявший у штурвала, вопросительно взглянул на Галазия.

— Так надо взять, не задумываясь, согласился тот. Слугин молча кивнул головой и, чуть приглушив мотор, оценивающим взглядом окинул берег.

Один из принятых на борт пассажиров оказался лесничим. Два других Потомственными промысловиками. Жили они где-то в дальней тайге и, как уверяли, раз в году видели новых людей. Но это, судя по дальнейшей беседе, не очень-то мешало им знать, чем живет «большая земля» И что происходит на белом свете. Поначалу все внимание обитателей судна сосредоточилось на пленниках охотников, заточенных в клетки. Это были ондатры. Они переселялись на новое местожительство. Почти все время зверьки сидели неподвижно, уткнувшись в лапки остроносыми мордочками. Было лить невозможно определить напуганы они своим заточением или, наоборот, совершенно безразличны к нему.

Мы знали, что эти ценные пушные зверьки совсем недавно акклиматизировались в сибирской тайге, и потому с особым вниманием рассматривали их и выслушивали объяснения охотников.

Свою родину — Северную Америку — ондатра покинула лет пятьдесят назад: ее вывезли для расселения в Чехословакии. Потом в 1922 году она появилась в Финляндии, а вслед за Этим — в Германии, Австрии, Венгрии, Болгарии, Румынии, Югославии. На советской земле этот зверек начал обживаться с 1927 года. У нас она нашла так много рек, озер, болот и прудов, пригодных для жизни, что за короткое время заняла площадь, значительно превышающую территорию, обжитую на родине.

Внешне ондатра очень походит на большую крысу; кстати, иначе она и называется мускусная крыса. Вес ее достигает одного килограмма, а длина тела около тридцати сантиметров, не считая хвоста примерно такой же длины. Обладающая густым шелковистым мехом охристо-рыжеватой или чернобурой расцветки, ондатра является весьма желанным трофеем многих охотников. Живет она либо в норах высоких берегов, либо в конусообразных домиках, которые сама искусно возводит Из веток растений на низких берегах. И то и другое жилище имеют связь с внешним миром только через подводный ход. Зимой зверек добывает корм подо льдом, поэтому вообще не выходит на поверхность. Питается он в основном молодыми стеблями, листьями и побегами тростника, камыша, осоки и других водных и болотных растений. Не прочь полакомиться моллюсками, речными раками, лягушками, жуками. Иногда силу его острых, как бритва, зубов узнают и рыбы.

Образ жизни наложил свой зримый отпечаток на внешний облик зверька. У него имеются зачаточные плавательные перепонки, отлично дополняемые при движении под водой густыми жесткими волосами на краях подошв и пальцев задних конечностей. Губы, плотно смыкающиеся между коренными зубами и резцами, позволяют ондатре перегрызать под водой растения, не раскрывая рта.

— Трудно добывать такого зверя, — поинтересовался Лут.

— А чего тут трудного-то, простодушно отозвался коренастый охотник. — Приходи и бери.

— Так уж «приходи и бери», — недоверчиво взглянул на него механик.

— Да ведь она же глупая, подпускает на выстрел запросто, а хаты ее мы все наперечет знаем.

— Ну а все-таки, как же вы ее добываете? — повторил свой вопрос Борис Филиппович Лут.

— Это смотря по сезону, — ответил все тот же коренастый, явно польщенный таким вниманием к своим подопечным. — Зимой, скажем, берем их в домишках и продушинах капканами и деревянными ловушками. Весной, когда зверь начинает шнырять по протокам и полыньям, отстреливаем мелко его калиберками и ловим мордами — так у нас зовутся ловушки из проволоки. А летом и осенью пускаем в ход все сразу.

— Как она, кусучая? — кивнул в сторону клеток Ахрамович.

— Да еще ни одного насмерть не загрызла, — добродушно осклабился лесничий.

— Значит, на такой охоте и бояться-то нечего.

— Разве что ноги промочишь да чихать начнешь, — ответил за охотников механик. Все дружно рассмеялись.

— В общем, работенка не пыльная и денежная, — подытожил разговор помощник капитана.

— А вы приезжайте лучше к нам, вот тогда и увидите, ухмыльнулся коренастый.

Вскоре обнаружилось, что второй охотник — старый медвежатник, и ондатры были враз забыты. К сожалению, он оказался человеком менее разговорчивым, чем коренастый, и долго отвечал на вопросы довольно односложно. «Часто ли встречаются медведи?» — «Бывает. Вот и сюда ехали, спугнули одного рыболова». — «Какого рыболова?» — «Да медведя. Сидел на коряге и выбрасывал на берег больших рыб. Он большой мастак на такие штуки». Однако слово за словом, и дед Данила (так звали старого медвежатника) оживился. При активной помощи своего товарища поведал он нам об одной из последних своих встреч с «хозяином тайги».

Было это вскоре после нового года. Мимо заимки проехал геолог и сообщил, что в районе высохшего ключа видел медведя — «шатуна». Дед Данила тут же собрался и отправился к указанному месту. Прихватил с собой и лайку Найду, тоже старую медвежатницу. Действительно, вскоре обнаружил свежий след медведя. Зная по опыту, что с таким зверем надо быть особенно осторожным — он голодный и злой, как черт, охотник внимательно осмотрел след. И только было хотел свернуть на подветренную сторону, как услышал отчаянный лай собаки. Почти одновременно огромный косматый зверь метнулся между кустов. Грянул выстрел, лес огласился страшным ревом, и, как-то сразу обмякнув, зверь рухнул за кучу валежника. Озлобленная Найда бросилась туда же. По привычке охотник, не мешкая, перезарядил ружье. А когда оторвал от него глаза, сам себе не поверил: снег над валежником быстро приподнялся, и совершенно невредимый зверь недобро глянул на охотника зелеными дремучими глазками. «Бог мой», — попятился дед Данила, в жизни не знавший промашки. Однако, не теряя времени, вскинул ружье и спустил курок. Башка рявкнула и исчезла. Но едва лишь защелкнулся замок вновь перезаряженного ружья, Найда снова залилась тревожным лаем. Охотник вскинул глаза и обмер: из валежника снова показалась та же самая башка, с теми же недобрыми зеленоватыми глазками. И крепок был нервами старый охотник, а тут не выдержал: дыханье схватило в груди, рубашка мгновенно взмокла от холодного пота. Ничего не понимая, он тщательно прицелился и нажал на курок. Но едва лишь отгремел выстрел и башка медведя исчезла в валежнике, оттуда взметнулся ревущий косматый зверь. Впервые за свою долгую жизнь дед Данила почувствовал, что силы покидают его. Однако руки, голова и глаза дела ли свое дело. Грянул четвертый выстрел, и охотник упал на снег. Очнулся от прикосновения чего-то мокрого, горячего и дышащего. Опять увидел те же зеленоватые глаза и, ошалело вскрикнув, вторично потерял сознание. Пришел в себя, услышав человеческие голоса. Это эвенки-охотники, проходившие неподалеку, свернули на частые выстрелы и обнаружили деда Данилу рядом с убитым медведем. При выяснении обстоятельств столь странной охоты было установлено, что первым выстрелом охотник действительно наповал убил «шатуна». Тот рухнул рядом с берлогой, где залегла на зиму старая медведица с двумя медвежатами. Она-то и показалась из валежника. А вслед за убитой матерью поднялись и медвежата. В страхе дед Данила принял всех медведей за одного, а свою собственную лайку, старательно облизывавшую лицо хозяина, тоже за медведя. Так дед Данила завалил сразу своего пятьдесят второго, пятьдесят третьего, пятьдесят четвёртого и пятьдесят пятого медведей.

Среди слушателей тут же нашлись такие, которые заявили, что это обычные охотничьи рассказы. Но оба охотника божились и клялись, что все поведанное — истинная правда. Для дальнейших рассказов времени уже не оставалось — впереди показался Нижне-Ангарск.

В КРАЮ ГОРЯЧИХ ИСТОЧНИКОВ

Студеным солнечным вечером уходил «Альбатрос» в обратный путь. Погода заметно улучшалась, и это вдвойне радовало участников экспедиции. У всех затеплилась надежда, что остальную часть программы удастся выполнить без особых тревог и осложнений. Кроме того, давала себя знать и заманчивая перспектива: восточный берег обещал ряд новых «открытий» и весьма интересных знакомств.

На этот раз мы не обманулись в своих надеждах. Все способствовало успешному завершению научно-изыскательских работ. Третья неделя плавания еще больше убедила нас в том, ЧТО Байкал- неисчерпаемый кладезь «чудес» и откровений. Непосредственное знакомство с восточным берегом началось с посещения колхозного курорта. Он расположен в бухте Хакусы, глубоко вдающейся в материк и густо поросшей сосной, кедром, пихтой и березой. Здесь на поверхность выходят два горячих источника (кстати сказать, между ними бьет холодный родник), по составу очень близкие к известным минеральным источникам Пятигорска. Чтобы попасть на территорию здравницы, нам пришлось миновать арку с неизменным «Добро по жаловать!», установленную на самом берегу, и длинную аллею, обрамленную боков пышными зарослями стелющегося кедра. Сразу же за ними открылись аккуратные, добротно срубленные жилые корпуса, столовая, клуб, подсобные службы. Чуть в стороне, окутанный белым облаком испарений и куржаком первых заморозков, темнел курзал.

Летний оздоровительный сезон кончился, курорт пустовал, и поэтому ничто не нарушало дремотной тишины леса. Мы беспрепятственно обошли все лечебные помещения. Даже без мебели и оборудования, по-хозяйски убранных на оставляли хорошее впечатление. Через большие окна и застеклённые веранды в комнаты проникало много света и солнца. Полы, стены и потолки их были настолько чисты, что казались вчера покрашенными и побеленными. Та же опрятность и чистота в курзале, где в отдельных кабинах установлено белых эмалированных ванн. Великолепный воздух этих мест отличался какой-то особой кристаллической прозрачностью и пьянящими запахами хвои.

Сотрудники курорта оказались старожилами Забайкалья и большими энтузиастами нового дела. Курорт в Хакусах, сообщили они, создан общими усилиями рыболовецких артелей имени Ленина, «Победа» и других. Основан он рассчитан на в 1953 году и лечение ревматизма, кожных заболеваний, болезней нервной системы, травматических повреждений костей, суставов мышц. Рыбацкая здравница работает в летнее время и принимает одновременно до сорока человек. Содержится она на средства колхозов, создавших еe, a медицинский персонал присылает Министерство здравоохранения Бурят Монгольской АССР. О положительных результатах лечения на этом не совсем обычном курорте лучше всего говорит то, что добрая слава нем уже перешагнула границы республики. Сюда поехали больные из соседних областей — Иркутской и Читинской.

Хакусовские минеральные источники не единственные на Байкале. Их здесь много, и почти все они горячие. В Большереченском и Котельниковском, например, нельзя продержать руки и нескольких секунд их температура близка к кипению. От тридцати до шестидесяти градусов тепла имеют источники Чивыркуйского залива, а также Питателевский, Фролихинский, Давшинский и другие. Вместе взятые, они ежедневно выбрасывают целую реку горячей воды, которой хватило бы для отопления домов среднего по величине города. Нет, не случайно называют Забайкалье краем горячих источников!

Многие из них издавна и верно служат человеку. В 1751 году, т. е. на пятьдесят два года раньше Кавказских минеральных вод, начал действовать курорт Горячинск, расположенный неподалеку от рыбацкого поселка Турка. Народное предание приписывает его открытие безвестному охотнику. В одной из тяжелых схваток с дикими зверями его собака была сильно изувечена. Случайно оставив ее около горячего источника, охотник продолжил промысел. А когда возвратился, собака была уже совершенно здорова. Ее следы, уходившие в воду, навели охотника на мысль о целебности источника. Тогда он сам залез B горячий ключ, и тяжкий недуг, долго мучивший его, как рукой сняло. Весть об этом быстро разнеслась по тайге, и жители ee начали лечить здесь многие болезни простудного, травматического и невралгического характера.

Горячинск сегодня это вполне современный курорт, оборудованный по последнему слову техники. В окружении густого хвойного леса свободно раскинулись пять спальных корпусов на двести мест. Неподалеку от них высятся два ванных корпуса, поликлиника, клуб, столовая, подсобные службы. Двери старейшей сибирской здравницы гостеприимно открыты почти круглый год.

Именно минеральные источники принесли такую широкую известность забайкальским курортам Ямаровка и Дарасун. Воды первого из них еще в девяностых годах прошлого столетия привлекли взоры алчных до наживы кяхтинских купцов. За бесценок скупив их, они запретили местному населению пользоваться целебными ключами, поскольку экспорт ямаровской минеральной воды за границу стал приносить баснословные барыши. Только в наше время этот чудесный источник отдыха служит народу. В бывших купеческих дачах разместились лечебные кабинеты, лаборатории и жилые помещения. А рядом с ними поднялись новые жилые здания, ванный корпус, лечебные корпуса.

Дарасун же по целебным свойствам своих минеральных вод свободно спорит со многими известными курортами страны. Отдыхающие в этой здравнице недавно начали лечиться водой новой скважины. В ней содержится свободной углекислоты Втрое больше, чем в кисловодских нарзанах.

Немало людей обязано своим здоровьем, а нередко и самой жизнью, минеральным источникам менее известных Забайкальских курортов Кислые Ключи, Шиванда, Олентуй, Ургучан, Ямкун, Шивия, а также грязевым лечебницам Киран, Угдан и Колтомойкон.

В ряде районов Бурят-Монгольской АССР и Читинской области местные жители нередко угощают путников отличной газированной минеральной водой, которую они черпают из обычных колодцев. В зависимости от составных частей она напоминает либо боржом, либо нарзан.

В общем, Байкал и прилегающие к нему земли имеют все необходимое для того, чтобы избавить сибиряков от дальних дорогих и нелегких поездок в Сочи, Мацесту и другие известные курорты страны. И климат здесь пусть несколько суровый, но зато отменно здоровый. Иначе бы земля сибирская не носи ла на себе следы столетних стариков. Жители прибайкальских районов Л. А. Бородкина, прожившая 144 года, А. Ф. Подгла зова 140 лет, Ф. Г. Баженова 142 года, могли бы свободно потягаться по возрасту с известными кавказскими старцами. По сто с лишним лет дышали сибирским воздухом байкальцы П. В. Иванов, М. Ф. Нарожная, целая семья Лазаревых. И сей час на Байкале нетрудно встретить рыбаков и охотников, хорошо помнящих события вековой давности.

— А вы знаете о том, что на Байкале есть поющие пески? спросил нас Григорий Иванович, когда «Альбатрос» вышел из бухты Хакусы и взял курс на мыс Турали. Мы сознались, что слышали о них, но весьма смутно представляем, что это такое на самом деле.

— Тогда считайте, что вам повезло.

— Почему же?

— А вот сейчас на мысе Турали вы их увидите своими глазами.

— Вы, наверное, хотели сказать — услышите их своими ушами? — несмело поправила ученого практикантка Людмила Караваева..

— Вот за это-то я не могу поручиться, — улыбнулся он в ответ и, заметив недоуменные взгляды своих собеседников, пояснил: — Поют они не всегда, а при каких-то совершенно определенных обстоятельствах. Я говорю «при каких-то» потому, что природа поющих песков до сих пор еще не раскрыта наукой.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что подобные пески встречаются в пустынях и на берегах некоторых водоемов. Одни из них «поют» только ночью и в тихую погоду, другие оживают днем и при движении воздушных масс. Байкальские поющие пески особенно активизируются во время прибоя, со провождаемого ветром. Чем дальше затягивалась беседа, тем с большим нетерпением мы ждали таинственный берег. Как только катер сбавил скорость, все обитатели судна высыпали на палубу. Еще издали четко обозначилась золотисто-желтая дюна, занимавшая всю береговую полосу неглубокой лагуны. Одной стороной она полого опускалась в воду, другой, круто взметнувшейся вверх, явно наступала на лес. Часть деревьев была уже наполовину засыпана песком.

Катер опустел, едва приткнувшись к берегу. И, пожалуй, впервые участники экспедиции пожалели, Что Стояла Тихая погода: песок молчал. Но он не остался безразличным к физическому воздействию на него. При ходьбе песок издавал гром кий скрип, очень напоминавший скрип кожаной обуви. Когда же кто-то начал резко загребать его каблуками сапог, скрип усилился и перешел в отрывистый свист. На вертикальные удары палкой песок ответил слабым похрустыванием, очень похожим на хруст крахмала…

Возвратившись на катер мы еще долго говорили об этом интересном явлении природы и, конечно, единодушно жалели, что не услышали настоящего пения песков.

Окончив вахту, в кубрик спустился капитан. Он молча сел на крайнюю койку, неторопливо достал из кармана полушубка пачку сигарет, прислушался к нашему разговору.

— Постойте-ка! — воскликнул он вдруг обрадованно и, не сказав больше ни слова, зашагал по трапу. Вскоре Слугин вернулся с толстой и довольно потрепанной тетрадью в руках.

— Вот здесь об этих самых песках все сказано.

— А что это такое?

— Да как-то с нами плавал тут один дотошный московский студент, — усмехнулся капитан. — Чуть ли не специально приезжал, чтобы побывать на Турале. И вот забыл.

Тетрадь тут же пошла по рукам, а капитан, как бы оправдываясь, пояснил:

— Я тогда сразу прибрал ее, дуреньку. Но больше не встретил его. И уже совсем забыл о ней, да вот услышал ваш разговор и вспомнил.

Все говорило за то, что найденная тетрадь принадлежала будущему геологу, серьезно заинтересовавшемуся поющими песками. В ней были конспекты лекций, прочитанных каким-то профессором, и выписки из литературных источников, названных очень сокращенно и потому непонятно. Некоторые из них оказались настолько интересными, что, заранее извиняясь перед безвестным студентом за самоуправство, приведем их.

«Пение» песков явление необыкновенное и очень интересное. Оно было замечено людьми еще много тысяч лет назад. В зависимости от целого ряда обстоятельств их звучание на поминает либо многоголосое людское пение, либо орган, либо духовые инструменты. Удивительная красота и глубина их тембра издавна поражает людей. Этим объясняется возникновение ряда легенд и преданий. Одни из них приписывают пение песков сиренам, зазывающим усталых путников в глубь пусты ни, другие колоколам погребенных песками городов, третьи оргиям покойников. Эти фантастические легенды у некоторых малокультурных народов бытуют до сих пор».

Здесь запись обрывалась и уступала место каким-то непонятным вычислениям и таблицам. Возобновлялась она через несколько страниц, со ссылкой на какой-то журнал «П-а».

«У нас в СССР поющие пески встречаются в ряде мест. По свидетельству очевидцев, у каждого из НИХ свой «голос». В этом отношении очень интересны наблюдения Маляревского, посетившего поющие пески Терского берега на Кольском полу острове. Как-то в полдень во время сухой, солнечной и ветре ной погоды он проходил мимо этих мест. Вдруг его внимание привлек высокий мягкий свист очень чистого музыкального тембра. Звук все время вибрировал, переливался, то нарастая, то спадая. Временами он напоминал звон, который сам собой раздается в ушах человека. Пораженный путник повернул к песчаной дюне и так рассказывает о своих дальнейших впечатлениях:

«На первые же шаги песок пляжа ответил глухим ворчаньем. Это был не обычный скрип песка, а звук, удивительно на поминавший ворчание собаки. Я топнул ногой, песок взвизгнул… По мере приближения к дюнам ворчание под ногами взвизг становилось громче и выше по тону. К нему примешивалось какое-то всхлипывание, раздававшееся всякий раз, когда нога отделялась от песка, чтобы сделать следующий шаг. Налетевший порыв ветра взметнул песок, и вокруг меня все запело зазвенело. Поразительна была близком расстоянии при этом напоминавшего чистота «пиано» высоких нот органа. Я снял рюкзак и бросил его на песок. Рюкзак покатился Я сел — тот же скрежет… C резким неприятным скрежетом.

Если по поверхности песка я быстро проводил ладонью, получался звук, напоминавший вой маленькой сирены. Струйки песка, высыпаемого из руки на поверхность дюны, издавали высокий звенящий свист. Мешочек, в который был взят образец песка, при встряхивании точно взлаивал. Если я пытался этот мешочек помять, он начинал хрюкать и взвизгивать, как поросенок. На удар кулаком или ладонью по поверхности песок отзывался сильным гулким звуком. Черта, проведенная по песку карандашом, палочкой или ножом, свистела. Удар ножом давал резкий скрежещущий звук.

Тембр звука зависел, видимо, от формы и твердости пред мета, приходившего в соприкосновение с песком, и силы, при этом прилагаемой. Тональность менялась в зависимости от скорости движущегося предмета. Основной звук возникал на гребнях дюн, когда частицы песка, гонимые ветром, срывались гребня. Вибрации и переливы, сопутствовавшие ему, зарождались в мелких вихрях и смерчах, проносившихся над поверхностью дюн».

Но в таком игривом состоянии пески бывают не всегда. Тот же В. Маляревский на обратном пути снова навестил странную Дюну — она молчала. Перестал звучать и образец, взятый им в первый день посещения этих мест».

Через несколько чистых страниц новая запись. Вот некоторые выдержки из нее: «Весьма своеобразный характер у поющих песков, находящихся неподалеку от города Тунванг (Китайский Туркестан). Они оживают только перед началом песчаных бурь и являются как бы барометром погоды. Их звучание похоже на барабанный бой. Один из путешественников уверяет, что, когда он случайно скатился по склону бархана, раз дался мощный громоподобный звук».

«Совсем иное звучание у песков Внутренней Аравии. В. Томпсон и Д. Фильби, первыми пересекшие эту пустыню, имели возможность убедиться в этом при следующих обстоятельствах. Однажды их караван остановился на отдых среди барханов из мелкого сыпучего песка. Как обычно, было жарко и тихо. Когда же один из арабов начал подниматься на соседний бархан, песок начал осыпаться и породил неприятный скрипящий звук. Быстро усилившись, звук стал музыкальнее — и, казалось, захватил весь амфитеатр песков. Дойдя до верхней точки, звук постепенно ослаб и вскоре совсем замер. Фильби повторил движение араба, и все повторилось вновь. Тогда он бросился вниз по склону, бархан загудел, как орган. Бутылка, выдернутая из песка, завопила, как тромбон. По заверению арабов, сопровождавших путешественников, эти звуки производят «джины» — духи пустыни, которые по ночам иногда стреляют из пушек».

«Звук песков Египетской пустыни совершенно отличен. Один из путников слышал его в тихие безветренные ночи. Начинался он сразу сильным вибрирующим гуденьем, во время которого люди не могли объясняться нормальным голосом и вынуждены были кричать друг другу на ухо. Потом этот звук начинал обогащаться за счет новых, более высоких звуков, исходивших из разных точек».

«А вот что писал Л. Форт о поющих песках другой пустыни Египта. В тех случаях, когда сильный западный ветер дул в течение всего дня, он наносил тонкий песок на острые гребни Из барханов. Иногда вечером после прекращения ветра тонкий песок начинал скользить вниз по склону, сложенному крупнозернистого красного песка. Это скольжение вызывало звуки, подобные отдаленному грому с примесью музыкальных звуков, напоминающих виолончель».

«В описании ряда других исследователей пение песков ну стыни сравнивается с грандиозной арфой или с морской сиреной. По общему мнению очевидцев, звуки, издаваемые песками пустыни, значительно ниже, чем у прибрежных дюнных песков.

В разделе, озаглавленном «Природа поющих песков», были сосредоточены различные выписки из литературы. Под одной из них в скобках стояла подпись «Проф. С. В. Обручев». Вот ее дословный текст: «О причинах пения песков высказывалось немало гипотез. Но ни одна из них не подтверждена научно обоснованными данными. В частности, Ричардсон, изучавший музыкальные пески озера Мичиган, пришел к выводу, что звучание их зависит от трения песчинок, покрытых тонким нале том соединения кальция и магния. Он сравнивал этот процесс с движением смычка скрипки по струнам. Д. Блейк, изучавший пески Гавайских островов, обнаружил, что каждая из песчинок пронизана тонким каналом, открытым с одного конца. Он считал, что эти каналы играют роль резонаторов и что воздух в них приводится в движение трением песчинок. При смачивании каналы заполняются водой, кроме того уменьшается их трение, и потому пески перестают звучать.

Болтон и Джулиен находили, что звуки песков обусловлены вибрацией газов, заключенных между песчинками. Сила звука зависит от чистоты зерен и отсутствия тонкозернистого материала глинистых частиц.

Болтон и Джулиен собрали триста двадцать образцов песков с побережий океанов, озер и рек, а также из пустынь и обнаружили, что сто тридцать из них при трении издают музыкальные звуки. Все исследователи, занимавшиеся песками, отмечают, что при перевозках они обычно теряют свою музыкальность. Только у некоторых из них удавалось временно сохранять ее при транспортировке в стеклянных бутылках или в бумажных мешках.

В последнее время ученые начинают склоняться к тому, что пение песков это результат электрического насыщения как самих песков, так и воздуха».

Столь неожиданно и так кстати обнаруженная тетрадь за вершилась двумя итоговыми записями, звучавшими как призыв к творческому поиску и дерзанию: «Если условия, при которых поют пески, в общих чертах изучены, то причины и механизмы звучания песка пока остаются загадкой».

И вслед за этим в специальной рамке, дополненной сбоку жирным вопросительным знаком: «Пока что не удалось обнаружить даже какой-нибудь разницы в форме песчинок и в составе песков поющих и немых. Все это, конечно, очень странно, но факт.

Кто же скажет решающее слово?» Студенческая тетрадь дала много пищи для споров и раздумий. Вдруг захотелось вновь и другими глазами взглянуть на байкальские поющие пески. Но они были уже далеко позади: слева по борту плыли скалистые отроги Баргузинского хребта.

ДЫХАНИЕ ВРЕМЕНИ

После долгого пути всегда приятно передохнуть под кровом гостеприимного хозяина. А если у этого хозяина есть что рас сказать и показать, если у вас с ним вскоре же обнаружатся какие-то общие интересы, такой визит бывает вдвойне приятным и полезным. Вечер, проведенный нами у директора Баргузинского соболиного заповедника Константина Павловича Филонова, — прекрасное тому подтверждение. В недалеком прошлом он москвич, трудился в одном из научно-исследовательских институтов столицы, а когда представилась возможность осуществить давнишнюю мечту — начать работу среди природы, — не задумываясь, поехал в Сибирь. Хозяин рад неожиданным гостям и, много расспрашивая сам, охотно делится своими знаниями и наблюдениями. Просторный и светлый дом его с большой застекленной верандой стоит в центре главного заповедного кордона Давша. Окнами, выходящими на запад, он смотрится в воды небольшой бухты, а надворными постройками упирается в стену густой девственной тайги. В ряд с ним выстроились еще десятка полтора таких же домов. В них размещаются научные работники и егеря, а также несколько лабораторий и музей природы заповедника.

…С тех пор, как мы переступили порог директорского дома, прошел уже не один час, а разговор идет с неослабевающей активностью. Касается он главным образом одной темы: Баргузинский соболиный заповедник, его достопримечательности, цели и задачи. Константин Павлович приводит много интересных фактов и для подкрепления того или иного положения время от времени пускает по рукам какой-либо интересный экспонат. Под тихий плеск волн и приглушенный шум леса, явственно доносившиеся извне, беседа о природе любопытнейшего уголка Байкала ложится на душу как-то особенно глубоко и впечатляюще.

Баргузинский соболиный заповедник — один из старейших в стране. Создан он еще до революции и до недавнего времени занимал огромную территорию в пятьсот семьдесят тысяч гектаров. Сейчас его площадь значительно урезана и ограничивается с юга рекой Сосновкой, с севера Язовкой, а с востока главным кряжем Баргузинского хребта. На этом «сравнительно небольшом кусочке земли, как в фокусе, отображено богатство природы Забайкалья. Чтобы, скажем, пересечь заповедник с запада на восток, путник должен Начать свое движение от байкальского берега и подняться на высоту двух с половиной километров. При этом ему придется бесконечное множество раз взбираться на сопки, спускаться в глубокие, до непроходимости заросшие распадки и снова карабкаться на головокружительные кручи. Перед его взором пройдут районы леса, лесостепи, альпийских лугов, горной тундры и, наконец, «гольцов», покрытых вечными снегами. В прибрежных местах будут преобладать лиственница и сосна. В некоторых речных доли нах встретится бальзамический тополь. С высоты шестисот восьмисот метров над уровнем моря начнется пихтово-кедровая тайга с примесью лиственницы, ели, березы, осины и некоторых других древесных пород. Выше пойдут густые, трудно проходимые заросли кедрового стланика и карликовой березы. Весь этот разноликий растительный мир завершат мхи и лишайники.

В пути возможны встречи с мирными красавцами тайги — лосем, изюбром, диким северным оленем, кабаргой. Не исключено знакомство и с бурым медведем, рысью, росомахой, выдрой, лисицей, горностаем. Прямо из-под ног могут взлететь рябчики, белые и тундровые куропатки, каменные глухари. Как и вообще в сибирской тайге, певчих птиц здесь мало. Но среди них есть такие, которые стоят соловья. К ним относится оляпка, дальняя родственница дрозда. Рассказывают, что даже зимой, в самые лютые морозы, она как ни в чем не бывало поет свою радостную звонкую песню. И поет ее, делая свое нелегкое дело: чтобы добыть пищу, оляпка раз за разом ныряет в ледяные струи быстротечных и потому незамерзающих горных рек. На дне их она свободно ходит, отыскивая различных рачков.

Великолепный баргузинский соболь — главное богатство заповедника. Это средний по величине зверек с удивительно красивым, очень прочным и потому чрезвычайно дорогим мехом. На мировом рынке он ценится на вес золота. Выследить соболя не так-то просто: это очень осторожный хищник. Летом он обитает в дуплах и корневых лабиринтах деревьев. Зимой прячется в кедровом стланике, прикрытом сверху толстым слоем снега. Прежде чем выйти на волю, он несколько раз торопливо выглянет из укрытия. Тогда можно увидеть острую мордочку зверя с настороженными ушами и выпуклыми черными глазами. Только убедившись в полной безопасности, покидает он свое убежище. И вот уже среди деревьев мелькает быстрый, подвижный зверек черного цвета, с нежным серебристым нале том на концах волос. На горле его угольком тлеет ярко-оранжевый бант.

Сохранение и умножение обладателя ценнейшего меха — одна из важнейших задач коллектива заповедника. Вот почему с таким усердием изучается биология соболя, природа и климат мест его обитания. Время от времени баргузинский соболь отлавливается и отправляется на зверофермы и для акклиматизации в другие горно-таежные районы страны. Отлавливают его с помощью сибирских лаек и сетей-обметов. Собаки разыскивают зверя и либо тут же облаивают его, либо после короткой гонки заставляют спрятаться в каком-нибудь убежище. Это место сейчас же обкладывается сетью с колокольчиками. Затем соболя понуждают выйти из укрытия и, как только он попадает в обмет, стараются схватить его. Последняя операция самая трудная и опасная: соболя ловят голыми руками, ибо в рука вицах его не выпутаешь из сети, а сильный и ловкий зверек никогда не упускает случая пустить в защиту свои острые, как иглы, зубы. В ящиках-клетках плененный баргузинский соболь навсегда покидает родные места. Его вынужденное путешествие нередко совершается на всех видах транспорта вплоть до самолета. В новых горно-таежных районах он довольно быстро обживается и дает приплод.

Небольшой коллектив заповедника ведет разностороннюю научно-исследовательскую работу. Его интересы не ограничиваются только соболем. Одновременно изучается биология других зверей, растительность и геоморфология района. Именно в связи с этим заключительная часть нашей беседы была посвящена двум любопытнейшим представителям флоры и фауны Сибири: нерпе и кедру.

Байкальская нерпа была и остается загадкой науки. Никто еще не смог ответить на вопрос: какова связь этого зверя с однотипными обитателями соленых морей? Да и есть ли она вообще? Даже образ жизни ее изучен далеко не полностью. Утверждают, что в летнее время она старается держаться по дальше От берегов, лишь изредка выбираясь где-нибудь в укромных местечках на прибрежные камни, чтобы погреться на солнце. Она всегда остается у самой кромки воды и мгновенно исчезает, если заметит хотя бы малейшую опасность. С наступлением осени нерпа сосредоточивается B местах скопления рыбы и, питаясь ею, нагуливает нужный для зимовки жир. Когда морозы скуют Байкал, нерпа отыскивает в торосах за крытые места и проделывает во льду круглые отверстия «про духи». Чем сильнее морозы, тем реже выходит она на поверхность. В середине марта тюлениха надолго покидает родную стихию и переселяется на лед: в это время у нее появляются детеныши от одного до двух. В первые дни жизни дети воды не способны плавать и нырять и держатся подальше от «про духа». Чтобы предохранить их от холода, тюлениха заранее подготавливает в снегу глубокое, со всех сторон закрытое логово. Через «продух» оно сообщается с водой, а маленькое отверстие, оставленное в снегу, обеспечивает необходимую циркуляцию воздуха. Окрепнув, тюленята отказываются от молока матери и начинают вместе с нею охотиться в воде за рыбой.

Самый тревожный и опасный для нерпы месяц апрель. В это время на промысел выходят нерповщики. Вооруженные винтовкой, биноклем, маскировочным халатом и замаскированными под льдину санками, они то и дело «скрадывают» разомлевшую на весеннем солнце нерпу. Гремит выстрел, и неподвижный зверь остается лежать на льду. Верная удача сопутствует только тем охотникам, которые умеют бесшумно подбираться к чуткой нерпе и выцеливают ее непременно в голову. Даже смертельно раненный зверь находит в себе силы плюхнуться в воду. Байкальская нерпа достигает полутора метров в длину и до семидесяти килограммов веса. Особенно ценятся ее жир и шкура, которые находят широкое применение в быту и в промышленности. Мясо имеет довольно резкий специфический запах и в пищу употребляется мало.

…Кто хоть раз побывал в сибирской тайге, тот не мог не заметить высокие кряжистые деревья с длинной хвоей. Это — кедр. Гигантские размеры и долговечность его далеко Не единственные отличительные особенности. Если можно так вы разиться, кедр дерево «многоотраслевое». Это прежде всего — высококачественная древесина. Это очень ценная живица, хвоя, эфирные масла, кора-краситель. Не меньшую ценность представляет кедр и как дерево плодоносящее. Знаменитый кедровый орех отличное сырье для выработки масла; кедровое масло по вкусовым качествам нисколько не уступает оливковому маслу, а по содержанию жировых веществ значительно превосходит такие широко распространенные растительные масла, как льняное, конопляное, подсолнечное. Сухой, отсортированный от примесей кедровый орех содержит до пятидесяти процентов ядра, а последнее около шестидесяти процентов масла. Подсолнух же дает жировых веществ из пятидесяти процентов, льняные зерна — тридцать семь, а конопляные — тридцать три процента.

Кедровое масло находит очень широкое применение в медицине. Оно может свободно заменять миндальные и прованские масла, идущие на выработку ряда препаратов фармацевтического производства.

Весьма ценным пищевым продуктом является ореховый жмых. По содержанию белка он почти вдвое превосходит хлебные злаки, бобы, чечевицу, мясо. Его употребляют для самых различных кондитерских изделий, в том числе шоколада, халвы, конфет, пряников.

…При фосфорическом свете луны, успевшей переметнуться с одного берега бухты на другой, возвращались мы на катер. Возвращались удовлетворенные и духовно обогащенные. Кор дон уже давно спал. В ночном воздухе стояла удивительная, почти звенящая тишина. Безмолвствовал и заповедный лес, под сенью которого природа творила свои таинства.

Как-то, завершив промеры глубин в средней части Чивыркуйского залива, участники экспедиции собрались в кормовом кубрике. Все основательно продрогли за день и теперь, отогреваясь, коротали время за разговорами. Вначале дружно согласились с тем, Что Чивыркутский залив — по меньшей мере «осколок Кавказского побережья» и что, если здесь провести свой летний отдых, не надо будет ехать ни на какой южный курорт. К его достоинствам единодушно отнесли великолепный, густо напоенный ароматами лесов воздух; горячие источники, в которых можно принимать лечебные ванны; многочисленные бухточки и лагуны, глубоко вдающиеся в материк и потому хорошо прогреваемые в летнее время. В этих местах можно сколько угодно купаться и загорать на солнце. Живописные сопки, распадки и горные кручи, прилегающие к заливу, позволяют совершать самые разнообразные прогулки и походы. Не забыты были и ягоды, грибы, дичь, которыми славятся здешние места, а также рыбные богатства Чивыркуйского залива, являющегося одним из крупнейших промысловых районов Байкала. Потом было установлено, что «славное море» имеет всего лишь три залива, да и те, как близнецы-братья, расположены почти рядом. Самый большой из них — Баргузинский, самый маленький залив — Провал. Когда об этом заговорили, Александр Ахрамович, читавший какую-то книгу, встрепенулся:

— Григорий Иванович, а это верно, что залив Провал появился в результате землетрясения?

— Верно.

— Была-была земля и вдруг, бац, провалилась, — подтвердил помощник капитана, пришивавший пуговицу к полушубку.

— Ну, положим, это не совсем так, — обернулся к нему Голубой.

— Но близко к истине, — не сдавался Вадим Петрович.

Все начали вспоминать, кто и что читал об этом трагическом событии, и в конце концов восстановили одну из любопытнейших страниц в истории Байкала.

Случилось это в канун нового 1862 года. Жители Цаганской степи, привольно раскинувшейся к северу от устья р Селенги, и прилегающих к ней таежных деревень Дубинино, Шерашева, Инкина, Кударинской и Оймурской заканчивали приготовления K последние традиционным празднествам. Доваривали крепкие меды, доставали из погребов солености и копчености, специально припасенные для этих дней Тридцатого декабря под вечер, когда многие рыбаки и охотники уже собирались сесть за столы, чтобы проводить старый 1861 год, послышался подземный шум. Но поскольку такого рода явления, вплоть до подземных толчков, здесь повторялись довольно часто, никто не придал этому особого значения. Однако вскоре шум усилился и стал похож на быстро приближающуюся бурю. Вслед за тем раздался первый толчок, и земля волнообразно заколебалась. Сами собой зазвенели колокола на церквах, попадали в страхе самовары и скамьи, открылись двери и ворота. А когда от очередного удара избы затрещали и заскрипели, люди выбежали на улицу.

Быстро наступившая ночь не только не принесла желанного успокоения, а еще больше усугубила тревогу: земля почти все время дрожала мелкой нервной дрожью, что-то невидимое в темноте лопалось и рушилось. О сне и отдыхе все забыли.

Назавтра все как будто улеглось. Но в полдень раздался еще более грозный подземный шум, смешанный с треском и грохотом. Земля начала так вздрагивать и колебаться, что на ней уже стало невозможно стоять. Людей и скот бросало из стороны в сторону. Двадцатипудовые бочки с рыбой перекаты вались по дворам. Воздух наполнился криками людей и ревом обезумевших животных. Даже птицы начали падать с неба и старались укрыться в домах и надворных постройках. Почти повсеместно земля растрескалась, и в воздух ударили фонтаны теплой воды, смешанной с песком, илом и грязью. Местами они поднимались до четырех-пяти метров высоты. Вместе с ними, как пробки, вылетали срубы колодцев. Жители деревни Кударинской и одного из степных улусов впоследствии уверяли, что они ясно видели искры и огонь, которые вырывались из-под земли и опалили некоторые постройки. В той же деревне Кударинской во время одного из сильнейших ударов разрушился купол церкви и, упав на обе стороны храма, разрушил боковые пристройки. Часть каменных глыб обрушилась внутрь храма и проломила пол.

В этот роковой день исчезла под водой вся Цаганская степь, занимавшая более двухсот квадратных километров. По словам очевидцев бурят, в тот момент, когда земля резко осела, байкальская вода поднялась стеной, в трех местах прорвала береговую гряду и всесокрушающим шквалом понеслась по степи. То, что не было разрушено водой, в порошок стерли огромные льдины, пришедшие из Байкала вслед за водяным валом.

Но местами степь опускалась медленно и была затоплена теплыми грунтовыми водами. Это значительно еще накануне уменьшило разрушительные действия байкальской волны. В таких местах затонули целыми и невредимыми сотни юрт, домов и хозяйственных построек. Согласно официальной справке, с которой мы познакомились несколько позже, от затопления Цаганской степи пострадало более одной тысячи трехсот чело век. Погибло свыше пяти тысяч голов скота, много хлеба и сена. Кроме того, вода поглотила шестьдесят шесть различных заведений, двадцать шесть кузниц и множество различного домашнего и хозяйственного скарба.

После того как волнения несколько улеглись, жители прилегающих к Провалу деревень два месяца спали не раздеваясь в ожидании новых бед. Одновременно они стали обнаруживать новые «чудеса». У деревни Инкиной открылся весьма обильный ключ. А болото, занимавшее большую площадь земли около деревни Дубинино, совсем высохло. Единственный ключ, издавна снабжавший водой жителей Арбузовской почтовой станции, также исчез бесследно. Но, пожалуй, самым удивительным было появление плавающих островов. Горы тундровой земли с лесом и отличными сенокосными угодьями отделились от берега новоявленного залива и начали блуждать в нем по воле волн и ветра. И просуществовали они довольно долго. Когда их прибивало к материку, крестьяне заготавливали на подвижных лугах сено. С течением времени эти блуждающие острова были разрушены водой и ветром и исчезли.

Немало тревожных минут пережили в те новогодние дни и жители многих населенных пунктов, удаленных от Цаганской степи на сотни километров. Так, в Иркутске ясно слышали подземный гул, похожий, по словам одних очевидцев, шум на полноводной и быстро текущей реки, а по словам других — на шум кипящей в котле воды. И здесь тоже отчаянно трещали и скрипели дома, разваливались печные трубы, самопроизвольно звонили колокола, бренчала в шкафах посуда. Все кресты на церквах повалились набок и накренились в разные стороны.

Землетрясение, которому обязан своим рождением залив Провал, было слышно на огромной территории в полтора миллиона квадратных километров: от Александровского завода в Читинской области до Нижнеудинска в Иркутской области и от Тунки-Урги на юге до Киренска на севере.

Ломаная красная линия, обозначавшая на карте движение «Альбатроса», спускалась все дальше на юг. Шла она в основ ном рядом с восточным берегом, лишь изредка удаляясь от него в открытое море. И чем ближе была эта линия к тому, чтобы замкнуться в огромную петлю, довольно точно повторявшую серпообразную форму Байкала, тем теснее становилось на катере. В каютах появлялось все большее количество образцов спиленных деревьев, бутылей с пробами минеральной воды и банок с различными водорослями. На палубе в цинковых банках с формалином и просто в ящиках и бочках хранился свежий омуль. Часть его предназначалась для Польской Академии наук, недавно обратившейся к станции с прислать в Варшаву свежие образцы некоторых ских рыб.

Сменив ацетиленовые баллоны на маяках Ушканьих островов, экспедиция снова занялась промерами глубин. На этот раз «Альбатрос» бороздил воды средней части Байкала, и поэтому для большей точности определения местонахождения судна, прибор необходимой только для промеров глубин, Борису Филипповичу Луту приходилось частенько выходить на палубу с секстан: том. Это вызывало немало шуток, поскольку секстант все-таки сугубо морской. Но Борис Филиппович хорошо пони мал шутки и, делая свое дело, отвечал тем же. Он недавно за кончил Черновицкий университет и сам пожелал начать трудовую деятельность на Байкале. Неизменное стремление к работе, жизнерадостность достаточно убедительно говорили о том, что молодой ученый не раскаивался в своем выборе. Его ближайшим помощником на промерах глубин был Александр Ахрамович. Чаще всего они вместе стояли на капитанском мостике, у главного судового компаса. А когда студеные ветры стали пробирать до костей, дежурили посменно, поскольку один тулуп никак нельзя было надеть вдвоем.

Научно-изыскательские работы у восточного берега было решено завершить промерами глубин в Баргузинском заливе. В тот же день Григорий Иванович намеревался выйти в район наибольших глубин и, закончив там дела, взять курс на Листвянку. Но Байкал еще раз внес небольшую поправку в намеченный план.

Баргузинский залив встретил нас довольно хлесткой и крутой волной. Она набегала от берега и, постепенно нарастая, с озорной игривостью выкатывалась в открытое море.

— Похоже, погода опять испортится, — сообщил капитан.

— Почему вы так думаете?

— А вон видите, какие тяжелые тучи на горы навалились.

— Да и хозяин тоже неспокоен, — добавил помощник капитана.

— Какой хозяин? — переспросил стоявший рядом Ахрамович.

— А баргузин, ветер здешний.

Так вот где мы встретились с тобой, прославленный баргузин! И как-то сразу в ушах зазвучала величавая мужественная песня: «Славное море, священный Байкал…» Невольно мелькнула и другая мысль: «А не с этих ли суровых берегов рвался к желанной свободе обладатель омулевой бочки и паруса из дыроватого кафтана?» И вдруг представилась такая картина: тихо раздвигаются прибрежные кусты. Опасливо оглянувшись по сторонам, к воде выходит исхудавший, обросший и оборванный человек. Он жадно всматривается в противоположный берег: там его боевое прошлое, друзья, жена и дети. Там свобода И борьба. Позади каторга и смерть. «Вперед! Только вперед!» говорит он себе вслух и с радостью бросается к обнаруженной неподалеку старой омулевой бочке. Несколько разлапистых сучков окончательно оформляют утлое суденышко. Последний торжествующий взгляд назад, и мужественный человек смело пускается в плавание по студеному и коварному морю. Он верит в свою звезду! Он верит, что непременно доберется до желанного берега!

Каким все-таки неукротимым стремлением K свету и счастью должен был жить человек, сложивший эту проникновенную, в века идущую песню!

Сомнения капитана оказались не напрасными. Когда «Альбатрос» таранил вечером ледяной затор в устье реки Баргузин, чтобы пристать к причалу рыбацкого поселка, в корму ударил сильный порывистый ветер, прилетевший с западных гор. Сводка погоды, полученная вскоре, подтвердила, что ожидается шторм. Волей-неволей приходилось оставаться в Усть-Баргузине ночевать. Однако утро не принесло ничего утешительного: ветер окреп и с грохотом бились о берег могучие волны. Вспомнив неудачный туркинский переход, Мы почти зримо представили, что творилось в эти минуты в открытом море.

Пользуясь случаем, знакомимся с поселком Усть-Баргузин. Это один из старейших и, пожалуй, один из наиболее уютных, благоустроенных и чистеньких байкальских поселков. У него своя особая история. Усть-Баргузин стоит на берегу, который почти все время уходит под воду. Поэтому жители его довольно часто перебираются с места на место. Было время, они двигались вверх по правому берегу реки. Сейчас весь поселок стоит на более высоком левом берегу. В этом последнем пере селении немаловажную роль сыграло строительство Иркутской ГЭС. Ее плотина не только прибавит Байкалу новый, шести десятикилометровый залив, но и значительно поднимет уровень озера-моря в целом. Чтобы не быть затопленными, многие старинные байкальские поселки вынуждены подниматься в горы, в их числе Усть-Баргузин, Онгурены, Покойники и даже далекий Нижне-Ангарск.

В Усть-Баргузине сейчас невозможно найти ни одного старого дома: все они новые или капитально подновленные. Еще пахнущие свежим сосновым деревом, выстроились они в аккуратные ряды улиц и кварталов. Здесь во всем чувствуется общее стремление к добротности построек, порядку и аккуратности. Буквально у каждого двора Типовые новые ворота, заборы, калитки, мостки через кюветы. И сказывается не только большая материальная помощь государства, полученная жителями в связи с переселением. Сказываются неизмеримо выросшие духовные запросы советских сибиряков. Еще на памяти ровесников Октября Усть-Баргузин был сугубо рыбацким поселком. Сейчас здесь действует ряд пред приятий государственного значения. На южной окраине раскинулись корпуса рыбоконсервного завода. Неподалеку от него высятся здания леспромхоза. С утра и до вечера шумит молодыми голосами школа-десятилетка, которую посещает около тысячи детей рыбаков и охотников. По вечерам огнями реклам горят клубы. На полную нагрузку работают почта и телеграф. Жители поселка, когда-то почти оторванного от мира, теперь свободно переговариваются по телефону с Москвой, Ленинградом и многими другими городами страны. Вот она, живая сибирская новь!

…С попутным ветром «Альбатрос» ходко идет курсом на Листвянку. Слева, едва видимая в дымке, проплывает высокая башня бывшего Посольского монастыря. Некоторое время спустя горы будто расступаются и образуют огромные ворота. В них выносит свои воды р. Селенга, наступающая на Байкал илистым грунтом. Чуть севернее ее устья плещутся воды не обыкновенного залива Провал. Еще дальше, над самой южной оконечностью Байкала, висит шапка дыма: там раскинулся крупнейший промышленный центр сибирского озера-моря — город Слюдянка.

Дыхание близкой зимы несколько притушило краски берега и воды, поэтому Байкал кажется еще более строгим и величественным.

На двадцать вторые сутки плавания, оставив за кормой более двух с половиной тысяч километров, подошел «Альбатрос» к знакомому причалу в Листвянке. Полные самых разнообразных впечатлений покидали мы Байкал, по праву названный учеными «бесценным даром природы».